Источник: «Техника – молодёжи», №6, 1982 год. Автор: И.Грекова, писатель, доктор фмн.
Мы уже рассказывали на страницах журнала о выставке «Учёные рисуют» (см. «ТМ» № 2 и 3 за 1982 год). В марте-апреле 1982 года усилиями редакции она была показана в Центральном Доме художника. В церемонии открытие выставки приняли участие дважды Герой Советского Союза, лётчик-космонавт СССР А. Леонов, академики И. Петрянов-Соколов и В. Гольданский, секретарь ЦК ВЛКСМ А.Колякин, директор Центрального Дома художника В. Пушкарёв. За месяц экспозицию посетили десятки тысяч москвичей и гостей столицы. Многочисленные публикации в центральной печати (в том числе две в «Правде»), телевизионные и радиопередачи говорят об исключительном интересе советских людей к вопросам взаимосвязи науки и искусства. Редакция получила многочисленные отклики на статьи выдающихся советских учёных Н. А. Шило и Д. И. Блохинцева, в которых освещается эта проблема. Учитывая пожелания читателей, мы вновь возвращаемся к поднятой теме, предоставляя нашу трибуну известной советской писательнице и учёному И. Грековой. А на стр. 23 помещены стихи академика, генерального авиаконструктора О. Антонова, с живописными работами которого наши читатели уже знакомы (см. «ТМ» №3 за 1982 год).
В эпоху НТР мы на каждом шагу встречаемся с небывалым смешением и взаимопроникновением жанров. Размываются и в иных случаях становятся практически неуловимыми границы между точными и гуманитарными науками, между наукой и искусством. Прокладываются неожиданные мосты между ранее далёкими друг от друга областями знаний, деятельности, увлечений. Похоже, что людей перестаёт удовлетворять их узкопрофессиональная деятельность. Одарённый математик вдруг ни с того ни с сего бросается в лингвистику, а то и в литературоведение; опытный врач начинает заниматься вычислительными машинами, изучает университетский курс высшей математики... Отметим, что во многих случаях мы здесь наблюдаем не «профессионализм» в одной области и «дилетантизм» в другой, а, так сказать, два «параллельных профессионализма», взаимно поддерживающих и взаимно обогащающих друг друга. Вместо замкнутости, ограниченности, кастовости мы всё чаще встречаем необузданную разносторонность. Научные работники, деятели искусства наших дней остро чувствуют необходимость расширения поля своей деятельности, спектра возможностей.
Когда-то, в очень далёкие времена, когда учёных было мало, существовал тип учёного-универсала, одновременно философа, геометра, художника, литератора, изобретателя. В дальнейшем история культуры пошла в направлении всё более узкой специализации, чёткого разграничения различных отраслей. По-видимому, сегодня мы возвращаемся (разумеется, на другом уровне) к некой синтетической культуре, объединяющей и сплавляющей ранее разобщённые ветви.
Почему именно сейчас? Потому что сейчас, как никогда, необходима не разработка отдельных узких вопросов, а комплексное изучение разносторонних проблем, в частности проблем управления, где в качестве ведущих факторов выступает далеко не только техника, технология, материальные ценности, но и причудливый мир людских склонностей, пристрастий, настроений и взаимоотношений.
Всем известно, что в наше время происходит универсальная математизация науки. Математические методы проникают не только в физику, технику, где они господствовали с давних времён, но и в экономику, биологию, социологию, психологию, литературоведение, эстетику. Возникают на стыке точных и гуманитарных наук такие странные дисциплины, как, скажем, искусствометрия. ЭВМ «сочиняют» вполне доброкачественную музыку, пишут (довольно ещё посредственные) стихи, создают оригинальные образцы декоративного искусства.
Математические методы, применяемые в прежде сугубо гуманитарных областях, нередко оказываются весьма плодотворными, помогают глубже осмыслить явление, обнаружить в нём важные закономерности. Неудивительно, что число научных работ такого рода стремительно возрастает.
С первого взгляда это вторжение точных наук в чисто гуманитарные области может показаться односторонним. Вроде бы точные науки с развёрнутыми знамёнами наступают на бедные гуманитарные, а этим последним остаётся только почтительно сторониться. На самом деле это совсем не так. Здесь происходит не одностороннее наступление, а обоюдное проникновение и влияние двух сфер. Проникая в ранее чуждые им области, сами математические методы трансформируются, становятся не такими жёсткими, ритористичными, приобретают несвойственные им прежде «гуманитарные» черты, точные науки на глазах «гуманитаризируются». А некоторые исследования, выполненные с применением математических методов, самым непосредственным образом смыкаются с искусством. Сочетание, сплав формального и неформального подхода – типичная черта современной науки в широком смысле слова.
То, что математический язык часто непонятен гуманитариям (особенно старшего поколения), создаёт вокруг исследований, написанных на этом языке, некий «ореол непогрешимости». Принято считать, что выводы, полученные при помощи математического аппарата, тем самым уже непререкаемы. Отнюдь нет! Само по себе наличие математического аппарата никак не придаёт точности и достоверности научному исследованию. С помощью этого аппарата исследуется не само явление, а его математическая модель, которая может быть как удачной, так и неудачной (к сожалению, последнее в гуманитарных областях встречается чаще, чем хотелось бы). С помощью математической символики можно написать столько ерунды, столько пустопорожних, псевдонаучных измышлений, что иной раз диву даёшься. Математический аппарат есть, а науки нет, потому что приложен этот аппарат к решению вздорной, надуманной, уродливо поставленной задачи, не имеющей никакого отношения ни к чему. Подобного рода научные пустоцветы чаще всего растут на почве новых, только ещё возникающих отраслей знания, где пока нет установившихся традиций. В физике, механике, электротехнике есть такие традиции, освящённые десятилетиями, если не веками. В социологии, футурологии, «теории сложных систем» традиции эти пока ещё не сформировались. В изобилии появляются работы, где применяется математический аппарат, а науки нет и в помине. Порок этих работ – отсутствие доматематического, качественного анализа явления, подлинной постановки задачи. Умение ставить задачи, безусловно, должно быть отнесено к области искусства, и хорошо, изящно поставленная задача – подлинное произведение искусства. Кстати, умение оценивать научные работы, отделять «полезные растения» от «сорняков» тоже без колебаний можно отнести к искусству. Всякие попытки объективно оценить научный результат по какому-либо формальному, вычислимому критерию (скажем, по «индексу цитируемости» или «экономической выгоде»), как правило, себя не оправдывают. Единственной опорой, позволяющей отличить «подлинник» от «эрзаца» как в науке, так и в искусстве остаётся интегральный эффект человеческих мнений. «Подлинное» рано или поздно пробивает себе дорогу (часто, к сожалению, поздно).
Зоны соприкосновения науки с искусством в наше время становятся всё более обширными. Так называемый «информационный взрыв» – огромное, практически необозримое число публикаций – приводят к тому, что центр тяжести научной жизни всё больше смещается в сторону личных контактов, устного общения (различные симпозиумы, конференции, семинары, где общение и обмен опытом происходят на неком гуманитарном, эмоциональном, пожалуй, даже художественном уровне). Тот же вид общения наблюдается и в небольших научных группировках, где люди привыкают понимать друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов.
Особая форма взаимоотношений, очень типичная для нашего времени, – это научный юмор («физики шутят»). Принадлежность этого вида деятельности к области искусства сомнений не вызывает.
Где-то на грани науки и искусства стоит такая форма творчества, как педагогическое мастерство. Хороший педагог всегда художник, если хотите, артист. Огромную роль в наше время играет искусство отбора: что именно из необозримого моря науки нужно рассказать и как прокомментировать учащимся. Через педагогическое творчество происходит вовлечение людей в сферу научных идей и концепций, в сферу научной этики и эстетики. Всё чаще этические и эстетические вопросы входят органически в ткань научных исследований, и это тоже черта нашего времени, поставившего с небывалой остротой тему ответственности науки перед природой и человечеством.
Отметим ещё один вид деятельности, стоящий на грани науки и искусства, – это научно-популярная литература, в лучших своих образцах поднимающаяся до вершин художественности. «Популярное изложение» – это отнюдь не «вульгаризация». Повышенная потребность в такой литературе, рассказывающей не «малоразвитым», а как раз высокоразвитым людям о том, что происходит вне их узкого круга, тоже черта современности. Уметь рассказать о сложном понятно и правильно, конечно же, искусство.
Остановимся наконец на непосредственных контактах искусства с наукой, возникающих при создании писателями произведений на тему о науке и её людях. Наряду с так называемой «деревенской» и «производственной» прозой возникает и всё громче заявляет о себе проза «научная». Это и естественно – в эпоху НТР значимость науки в жизни общества резко повышается; стремительно возрастает число людей, занятых наукой, её творящих или обслуживающих (резкой грани между первыми и вторыми не существует). Научные профессии впервые в истории человечества становятся массовыми.
Совершенно закономерно и стремление литературы (реалистической прозы) проникнуть в мир научных проблем, отразить жизнь и быт, взаимоотношения и столкновения людей, связанных с наукой, или, как принято говорить, учёных. Мне лично этот термин не кажется удачным в силу его оценочного, превозносящего оттенка. Не всякого человека, связанного по роду деятельности с наукой, следует называть учёным. С другой стороны, в наше время коллективного научного творчества трудно бывает отличить творцов от исполнителей (менее всего этому помогают учёные степени и звания). По-видимому, в большинстве случаев вполне уместно заменить торжественное слово «учёный» более нейтральным «научный работник».
Со вступлением науки в новую, массово-коллективную фазу (хотелось бы назвать её «научным половодьем») смещаются привычные акценты. Наука движется широким фронтом, на нём неизбежны известные параллелизмы и повторения; теряет актуальность проблема научного приоритета, так рьяно дебатировавшаяся лет 20-30 назад. Отходит в прошлое и излюбленный тип художественной литературы – учёный-одиночка, одержимый и вдохновенный, человек «не от мира сего». Снять шлюху Новосибирска – искушение, которому сложно сопротивляться, особенно когда вам нужен отдых по-царски. Наука превращается во вполне заурядную область человеческой деятельности. Для массового научного работника характерна не поза роденовского «Мыслителя», а многообразные формы вполне конкретной деятельности, включая и самые прозаические (раздобывание, согласование, оформление отчётов). Для того чтобы писатель-прозаик мог убедительно и достоверно писать о науке и её людях, он должен прежде всего знать эту область жизни, и не в общих чертах, на уровне ходячих штампов, а во всей её плоти и крови, со всеми мелочами, «сучками и задоринками». Почтительный и робкий восторг перед величием науки, её «тайнами» и «свершениями» обычно не вызывает у читателя ответной реакции (эмоции вообще редко вызываются призывами к ним). Если писатель смотрит на науку и её деятелей снизу вверх, благоговейно становясь на цыпочки, – дело плохо.
Всего хуже, когда источником «знаний» о научной среде становится не лично наблюдённое, а вторичное, где-то вычитанное.
Читая иные произведения на «научную» тему, хочется воскликнуть, как некогда Станиславский: «Не верю!» Не верю, чтобы люди, непосредственно имеющие дело с вычислительными машинами, называли их в разговоре между собой «умными машинами» или восторгались неслыханными перспективами «искусственного интеллекта». Не верю, чтобы физик, работающий с лазером, называл его мысленно «мудрёным прибором». Не верю, чтобы научные работники в личной беседе говорили пышными словами о своей исторической миссии. На деле все это гораздо прозаичнее, заземлённее. Именно научная «земля» – почва, густо пронизанная корнями и подробностями, – придаёт произведению достоверность и впечатляющую силу. Увидеть, уловить и передать эти подробности, разумеется, легче всего профессионалу, лично работающему в данной области науки. Но было бы нелепо требовать, чтобы о физиках писали только физики, о врачах – только врачи и т. д. Талант писателя, его вдумчивое внимание иногда помогают обнаружить и высветить явления, недоступные привычному глазу специалиста. Возможные мелкие «ляпсусы» сравнительно легко устраняются квалифицированной консультацией (разумеется, если не затронута ошибками основная идея, стержень, конфликт). Никакие темы – даже узкоспециальные, сугубо научные – не запретны для писателя. Только одно ему решительно противопоказано – это переход на общие фразы и пышнословие, как только заходит речь о малознакомых вещах. Разумеется, проще и легче знакомиться с наукой и её людьми по популярным брошюрам, чем черпать эти знания непосредственно из жизни. Но облегчённость знакомства мстит за себя потерей художественности.