Неизвестное письмо Лавкрафта

Несколько лет назад (точную дату мне установить не удалось, ориентировочно это 2013-2014 г.) исследователь Джеймс Мачин (James Machin) случайно обнаружил ранее неизвестное письмо Г. Ф. Лавкрафта, проливающее свет на некоторые аспекты его биографии, что мне показалось очень интересным, поэтому я решил организовать перевод и выложить у себя. С оригиналом статьи и сканами письма можно ознакомиться по ссылке.

Чтобы было интереснее читать, текст я оформил рисунками Сиднея Сайма (Sidney Herbert Sime, 1865-1941), в самом конце поймёте почему.

Введение перевёл я сам, а само письмо –  Даниил.

Джеймс Мачин – аспирант Брикбека (Лондонского университета), работал над диссертацией об истории литературы ужасов и фантастики 1880-1914 годов. Помимо этого он является редактором журнала «Фавн». Проводил исследования в Ransom Center.

Одним из приятных моментов при исследовании архивов в Ransom Center было ощущение свободы, когда ты можешь просто следовать своей интуиции и удовлетворять своё любопытство. В своей диссертации я исследовал становление литературы ужасов и фантастики, и тогда в Центре я в основном изучал материалы 1890-х годов, связанных с Артуром Мэйчином,  М. П. Шилом и Джоном Бушманом. Но я не мог не поддаться искушению, и не заглянуть в карточку Говарда Лавкрафта из старого каталога. И нашёл там кое-что интересное: письмо от Лавкрафта к Дж. Cи. Хеннебергеру. Имя Хеннебергера было мне знакомо – он был основателем знаменитого журнала Weird Tales в 1920 году, и это название до сих пор помнят из-за публикаций некоторых известных работ Лавкрафта.

Письмо содержало несколько страниц плотно упакованного машинописного текста, отправлено 2 февраля 1924 года из Провиденса, Род-Айленд, из дома №598 по Энджелл Стрит, куда семья Лавкрафта переехала в 1904 после смерти деда. Этот год был переломным для Лавкрафта: он собирался вырваться из своего дома, в котором он прожил 20 лет, и уехать в Бруклин к Соне Грин, с которой он был помолвлен. Лавкрафт пытался найти работу, брак распался, и некоторые исследователи определили этот этап жизни писателя как точку, после которой последовало множество неприятностей и разочарований. Самое обидное было в том, что неприятностей можно было избежать – вскоре после того как письмо было написано, Хеннебергер предложил Лавкрафту стать редактором чикагской Weird Tales. Если бы Лавкрафт обеими руками ухватился за это предложение, то история, возможно, повернулась иначе, он смог бы зарекомендовать себя как литератор, кем он, собственно, и был, но при этом он скорее всего избежал томлений в безвестности и бедности оставшуюся части своей жизни.

Биограф Лавкрафта С. Т. Джоши выяснил причины, почему же писатель отказался от предложения Хеннебергера: Соня Грин уже обустроилась в Нью-Йорке и Лавкрафт знал, что Weird Tales утопает в долгах, измерявшихся десятками тысяч долларов, но, пожалуй, самое главное – Лавкрафт думал, что вокруг не было толковых писателей, пишущих в жанре ужасов и фантастики, чтобы заполнить их работами страницы журнала. В данном письме приводятся несколько доказательств этого предположения Джоши. Помимо обеспокоенности Лавкрафта и неуверенности в наличии подходящего материала, у него ещё были сомнения во вкусах широкой читательской аудитории. Более того, у него было негативное мнение о «всей атмосфере и обстановке в американской фантастике». Для Лавкрафта основной проблемой была современная культура в целом.

В другом месте письма (которое составляет более 5000 слов – Лавкрафт был одним из самых плодовитых и многословных корреспонденов своей эпохи), он упоминает о романах, над которыми он работает: «Азатот» и «Дом червя», но ни один из них так и не был написан. Писатель размышляет о том, что же делает хорошим рассказы ужасов, и даёт советы авторам, которых считал за актив Weird Tales. Он также описывает единственно возможный план, по которому Weird Tales сможет успешно работать: привлекать небольшую группу соответствующим образом одарённых писателей-призраков (в оригинале «ghost-writers»– по всей видимости, это аналог наших «литературных негров»  – прим. D), которые позволили бы редактору принимать слабые работы, но после соответствующей правки демонстрировать так необходимую искру оригинальности. Трудно не предположить, что если бы Лавкрафт стал редактором, то эта группа писателей неизбежно включила бы в себя членов «Лавкрафтовского кружка», которые в настоящее время считаются одними из наиболее авторитетных жанровых писателей той поры: Кларк Эштон Смит, Роберт Э. Говард и Роберт Блох. Увы, всем этим планам так и не суждено было воплотиться.

А может быть и не «увы»?! Несмотря на шаткое финансовое положение и постоянную нестабильность, Weird Tales выжил и выпускается по сей день. Может быть, Лавкрафт, являясь непреклонным пуристом со своей некоммерческой редакторской политикой, мог бы попросту потопить это издание? А может быть, его обязанности редактора помешали бы его творческой деятельности даже больше, чем его собственное убеждение, что «настоящий художник никогда не работает быстро и никогда не публикуется в больших количествах»?

Спекулировать на этом – дело неблагодарное. Возможно,тем из нас, кто почитает ранние издания двадцатого века и их бесспорное влияние на массовую культуру, нужно просто быть благодарным Хеннебергеру за Weird Tales, за защиту работ Лавкрафта (Хеннебергер уговорил редактора Эдвина Баирда принять рассказы Лавкрафта), и создание базы для литературы ужасов и фантастики, не смотря на коммерческую неудачу и равнодушие критиков. Если бы не энтузиазм Хеннебергера, то возможно, многие из рассказов Лавкрафта так никогда и не увидели бы свет, а сгинули в каком-нибудь заброшенном ящике.

После моего возвращения в Великобританию вопрос о происхождении письма всё ещё сбивал меня с толку. Это был единственный предмет в папке с театральным реквизитом и выглядел необычно в подобном контексте. Рик Уотсон из Центра любезно предложил продолжить исследование дальше и сказал мне, что письмо, скорее всего, часть коллекции Альберта Дэвиса или Мессмора Кендалла, первоначально приобретённой в Университете штата Техас в 1956-1958 годах, и состоящей из материалов, связанных с театральной деятельностью. Когда я узнал, что в коллекцию Мессмора Кендалла (1872-1959), юриста и предпринимателя в области театра, включены материалы, собранные Гарри Гудини, тайна разрешилась сама собой. Ведь в то время, когда Лавкрафт написал своё письмо Хеннебергеру, он сам в качестве писателя-призрака работал над рассказом Гарри Гудини под названием «Погребённый с фараонами», опубликованным в том же году в Weird Tales. Можно предположить, что Хеннебергер передал письмо самому Гудини вскоре после его получения в качестве доказательства пригодности Лавкрафта для литературной деятельности и показать непревзойдённую проницательность его взглядов на литературу ужасов.

Благодаря Ransom Center, мы можем прикоснуться к тому, что происходило почти столетие назад.

С огромной благодарностью к Бриджит Гейл Граунд, Рику Уотсону и всем сотрудникам Ransom Center за их гостеприимство и помощь.

598, ул. Энджелл, Провиденс, штат Род Айленд,

2 февраля 1924

Уважаемый мистер Ханнебергер!

Я был очень рад получить весточку от вас и пополнить новой информацией моё представление о WEIRD TALES («Жуткие истории» американский популярный журнал ХХ века, публиковавший произведения в жанрах мистики, фэнтези и научной фантастики – прим. переводчика), поле деятельности которого вызывает у меня для него искренние пожелания успеха. Я знаю, что финансовая сторона издательской деятельности является тяжёлой и зачастую приводящей в отчаяние ответственностью, и я испытываю искреннее уважение к смелости и решительности всех, кто берётся за подобное рискованное начинание. Конечно же, я надеюсь, что некий счастливый случай постепенно превратит ваш обременительный долг по двум журналам во всё более и более отрадную прибыль и мне кажется, что многие факты дают основания для подобного оптимизма, ибо в области сверхъестественного вы практически единственные и взяли хороший старт, в то время как в области детективов ощущается непрекращающийся спрос на новый материал. Тем не менее, я знаю, что освоение рынка является процессом рискованным и нестабильным, особенно с теми недобросовестными дилерами, которых вы описали!

Уверяю вас, я вовсе не был огорчён присутствием «The Transparent Ghost» (Прозрачный Дух – прим. переводчика) рядом с моим «Псом». Во-первых, я не воспринимаю себя излишне серьёзно; во-вторых, я могу оценить юмор, содержащийся в подобных «комических» вкраплениях вроде могильщика в «Гамлете» или швейцара в «Макбете». Когда журнал охватывает широкий спектр читателей и обращается к группе лиц, объединённых общими интересами, это зачастую вызывает литературное, либо до определённой степени литературное участие его читателей; так что я полагаю, очень многие из тех, кто видел Weird Tales, наводнили офис рукописями неприемлемого содержания. Для них сама идея появления неприемлемых статей стала животрепещущей проблемой, так что использование каких-то комичных невежественных персонажей несёт пикантность, которую они могут почувствовать и улыбнуться, пусть кто-то и может найти это несколько неприятным и неуместным. «Прозрачный Дух» может не привнести большого вклада в литературу, но я не сомневаюсь, что он добавит журналу немало друзей и, возможно, успокоит не одно острое жало, направленное на вас авторами отвергнутых рукописей.

Во всяком случае, я надеюсь, что этот вопрос не будет способствовать отстранению мистера Бэйрда от должности редактора, пока он сам не будет готов отказаться от неё, так как считаю, что в целом он очень хорошо справился, учитывая неблагоприятные условия, с которыми сталкиваешься при поиске действительно жутких историй. То, что он смог достать целых пять весьма неплохих рассказов – это практически уникальное явление ввиду нехватки по-настоящему творческой и индивидуальной выразительности среди профессиональных писателей-фантастов. Когда я вижу журнал, скатывающийся к банальности, то последние люди, которых я виню – это редакторы и издатели. Даже при беглом взгляде на профессиональную писательскую среду видно, что проблема кроется гораздо более глубоко и широко – она касается не одного издания, но всей атмосферы и обстановки в американской фантастике. И даже когда я касаюсь таких крупных представителей как этот, я не могу быть сколь либо суров в обвинениях, потому что понимаю, что большая часть проблем не поддаётся человеческим средствам защиты от них и абсолютно неизбежна, словно судьба любого героя в греческой драме. Здесь, в Америке, мы располагаем крайне заурядной и недостаточно образованной публикой, в той или иной степени воспитанной в пуританских традициях, с почти полностью притуплёнными эстетическими чувствами из-за непрерывной и повсеместной перегрузки морализмом. У нас есть миллионы людей, которые испытывают недостаток в интеллектуальной независимости, мужестве и гибкости для получения творческого возбуждения от невероятного и которые сопереживают истории лишь тогда, когда в ней опускается цвет и яркость подлинных человеческих эмоций и стандартно описывается простой сюжет, основанный на искусственных, эстетически подслащённых ценностях и ведущий к неостроумной развязке, которая должна оправдать всю текущую пошлость и не оставить тайны необъяснёнными для недалёкого сознания даже самого посредственного читателя. Это тот род аудитории, с которой сталкиваются издатели, и только дурак или уязвлённый отказом автор может обвинять издателей за обстановку, созданную не ими, а всей сущностью и исторической традицией нашей цивилизации. Если бы издатели журналов общего направления находили и использовали оригинальные виды художественной литературы, они бы потеряли своих читателей почти до последнего человека. Половина людей не понимали бы, о чём эти истории, а другая половина находила бы неприятными их персонажей, потому что они думают и действуют как живые люди, а не как манекены, которых американский средний класс учил и убеждал рассматривать и принимать за людей. Это, я повторяю, является неизбежным условием, если говорить о художественной литературе в целом – огромной массе художественной литературы, которая устанавливает национальный стандарт и определяет тип профессиональной подготовки с учётом всех студентов, изучающих литературу. Но и это ещё не всё! Дополнением к этому, как будто по велению злого рока, является потребность идущей вразнос публики в чрезмерном количестве. Откровенно говоря, американцы требуют больше историй в год, чем могли бы написать по-настоящему талантливые американские авторы. Настоящий художник никогда не работает быстро и никогда не публикуется в больших количествах. Он не может работать по контракту на столько-то слов за такое-то время, он должен работать медленно, постепенно и по настроению, используя благоприятные состояния ума и воздерживаясь от использования того, что его мозг выдаёт, когда он устал или не склонен заниматься подобной работой. Что, конечно, невозможно, когда существуют сотни журналов, которые надо регулярно наполнять. Ежемесячно и еженедельно необходимо заполнять столь много страниц, что, если талантливые писатели не могут сделать это, издатели вынуждены находить следующих по уровню таланта авторов, которые смогут научиться определённым техническим правилам и оборотам, чтобы выдавать внешне гладкий материал, единственной ценностью которого является соответствие тому, что оказалось интересным людям по предыдущему опыту. Во многих случаях эти писатели добиваются популярности, потому что публика распознаёт элементы, которые понравились им раньше, и рада проглатывать их снова и снова в слегка изменённом виде. На самом деле, типичный читатель имеет очень мало подлинного вкуса и выносит суждение по абсурдным фантазиям, сентиментальщине и аналогиям. Таким образом, стало общепринятой традицией, что американская художественная литература является не искусством, а товаром – вещью, правилам создания которой может научиться практически каждый, и требующей, прежде всего, полного погружения собственной личности и мысли в общий поток типовых шаблонов, которые соответствуют тому бесцветному однообразному восприятию жизни, которое навязывается, благодаря превосходству посредственностей. Потому успех приходит не к гениям, а к сообразительным парням, которые знают, чем зацепить взгляды масс и заигрывают с ними. Так создаётся блестящая мишура репутаций, и одураченные сотни тех, кто мог бы стать честными «рабочими лошадками», идут на заочные курсы и стараются быть такими же, как эти блестящие «великие», чьи достижения на деле не более, чем простое шарлатанство. Такова ситуация в нашей литературе: это неразборчивые орды писателей, большей частью неодарённых, стремящихся ложными методами к цели, которая и сама по себе является ложной! Апогей этого можно наблюдать в таких газетах, как THE SATURDAY EVENING POST (американский журнал – прим. переводчика), где люди более или менее реального таланта не выдерживают конкуренции со свободно текущими золотыми потоками, которые формируют ценность их оригинальности и художественного сознания. Это жуткий кошмар, путы которого лишь немногие сильные и смелые духом способны сбросить.

Литература ужасов ныне даже в Америке не подлежит ограничениям, которым подвержена литература в целом. Когда один из тех, кто образует аудиторию читателей литературы ужасов, хочет найти действительно экстравагантный рассказ, он готов к тому, чтобы взять что-то, выброшенное с проторенной дорожки национальной традиции, традиции обычной безвкусицы. Перед нами реальное исключение из правил – человек, который хочет чего-то оригинального, – но в виду общей традиции, которая завладевает всем образованием наших рассказчиков, мы можем лишь трагически вопрошать: кто сможет ему это дать? Массовая культура вдалбливает всем молодым авторам, что они должны соответствовать образцам и отражать ограниченный искусственный мир и психологию. Как можно выиграть в эту игру, когда проигрыш заведомо подстроен и трудно ожидать, что ужасы, будучи небольшим ответвлением литературы, смогут развивать свою неповторимую школу вопреки устоявшимся порядкам художественной литературы? Я ещё не встречал человека, который смог бы ответить на этот вопрос. Я попытался взять под свою опеку одного яркого молодого малого в этом городе – парня, начавшего заурядно, но теперь стремящегося добиться успеха на поприще ужасов. Снова и снова я правлю его работы, удаляя банальные ситуации, образы и действия и вводя штрихи, о которых он никогда не думал, но которые я считаю крайне эффективными в подобной работе. Снова и снова я делаю это, но результат всё ещё крайне удручающий. Порой я добиваюсь успеха, но затем неким невероятным образом его старая школа берёт верх и он решает сцену в стереотипном, лишённом воображения общепринятом ключе. И всё то время, что я пытаюсь помочь ему, меня преследует на удивление противоречивое чувство вины в том, что я, возможно, порчу его, отучивая от прибыльных методов работы в области иной, нежели ужасы, подрывая его веру в безвкусно-эффектные подходы!

Так что, когда я читаю Weird Tales, и замечаю здесь и там истории, полные заезженных клише: лаборатория, клуб с холёными мужчинами вокруг камина, прекрасная королева с далёких планет, призрак, которым оказывается живой злодей, пытающийся напугать кого-то, чтобы выжить из дома и т.д. и т.п., мне никогда не приходит в голову обвинять мистера Бэйрда, ибо из маломальских познаний о невыдающихся писателях, полученных, благодаря участию в различных клубах, я прекрасно понимаю, что он должен был использовать эти клише, потому что ни один живой человек не способен иначе заполнить необходимое количество страниц за установленное время. Я не думаю, что существует достаточное количество первоклассной литературы ужасов, написанной в Америке, чтобы заполнить ежемесячный журнал такого размера как Weird Tales, и изменить это можно, только отлавливая авторов ещё юными и оберегая их от общепринятых норм фантастики. Лучшее, что можно найти, это людей со свободными взглядами, которые занимаются литературой в качестве хобби ради острых ощущений, без профессионального подхода. Должен сказать, что к таким людям относятся Пол Сатер, Бёртон Питер Том, Сибери Куинн, М. Хамфрис, Энтони М. Рад (хоть у него и есть изданная книга) и ещё несколько человек, чьих имён я точно не помню. Каждый из этих людей был представлен отличным произведением, и я считаю, что, пожалуй, лучше брать более чем по одному произведению любого из них, чем использовать менее яркий материал просто ради отсутствия повторов в оглавлении. «За дверью» было очень талантливо написанным произведением, как и «Этажом выше», «Тина», и «Призрачная ферма». Ещё я отметил для себя, что одни из лучших идей – идей, которые явили самую незаурядную силу и понимание сущности ужаса и гротеска – были привнесены явными новичками или, по крайней мере, писателями без особой техники и чувства литературного баланса. «Уходящие тени» В. Х. Холмса в самом первом вашем выпуске вызвали у меня немалое воодушевление. С точки зрения формы это произведение путаное и небрежное, но разрази меня гром, если оно не несёт в себе остроту ощущений, которую не повторить заурядному человеку, сколь угодно хорошо обученному. «Открытое окно» Фрэнка Оуэна (январь) является схожим случаем первоклассной идеи при третьесортном развитии; хотя здесь острота идеи и грубость повествования и менее заметны. Я искренне верю, что один из способов получения хорошего материала в жанре ужасов – это сказать редактору, чтобы он заострял внимание на всём поистине невероятном, независимо от техники написания, принимая любой сильный сюжет или классную атмосферность, независимо от техники или даже грамотности, выплачивая за эти рукописи половину обычного гонорара и объясняя автору, почему. А затем отдавать этот сырой материал для полного переписывания какому-нибудь штатному сотруднику с должной профессиональной подготовкой, который мог бы добавлять или не добавлять своё имя в качестве соавтора, в зависимости от объёма работы, которую он вкладывает в него. В этом случае, я уверен, вы могли бы получить намного больше классных вещей, нежели отвергая все рукописи, не соответствующие определённому техническому стандарту. Человек, имеющий ментальную склонность рождать яркие идеи, – это не обязательно человек с высшим образованием или умелый писатель. Конечно же, этих примечательных, но несовершенных рукописей вряд ли было бы в изобилии. Но, я думаю, что их было бы достаточно, чтобы окупить их приёмку и переписывание. Я много раз корректировал для других что-то, казавшееся совсем сырым поначалу, но после завершения заставлявшее меня жалеть, что я не был его единоличным автором. Но при хорошем раскладе эта тяжёлая работа становится стоящим материалом в жанре ужасов. Даже среди самых выдающихся авторов редко находятся примеры истинного прикосновения высшего безумного ужаса. Артур Мейчен является единственным ныне живущим человеком, которого я мог бы назвать мастером в этой области в полном смысле этого слова... Я думаю, каждый может оценить это, сравнив его эпизод «Белый порошок» из «Трёх самозванцев» с любой другой историей в жанре ужасов, известной нынешнему поколению. Я, однако, полагаю, что при должных инвестициях, журнал мог бы выучить небольшую группу достойных писателей в жанре ужасов, предлагая им свободное и прибыльное поле деятельности и позволяя некоторым экспертам давать им рекомендации, что прочитать, каких авторов избегать, а каким подражать. Я знаю паренька в штате Колумбия по имени Франк Джей Лонг-младший, который мог бы дать вам невероятный материал, если убедить изложить на бумаге хотя бы половину его идей. Я убеждаю его отправить стихотворение «Так говорила старая жена» в Weird Tales, и если его поддержать, то он сможет сделать больше. И таких, как он, найдётся больше, если найти время, чтобы поискать их. Молодой парень в вашем собственном городе, Альфред Гальпин-младший, в настоящее время учащийся в аспирантуре в университете Чикаго, написал в шестнадцать лет такое, от чего стынет кровь в жилах любого простого человека; но обстоятельства и общее традиционное сознание, которое собирается сделать из него в один прекрасный день выдающегося преподавателя, увели его в сторону от этой стороны своего гения.

То, что вы говорите об использовании реальных ужасных историй и страшных трагедий, интересно и, вероятно, имеет смысл с точки зрения массового интереса. Это должно привлечь читателей, ибо затрагивает струны памяти, ведь почти все в курсе каждой темы, освещаемой подразделениями Associated Press, следовательно, они будут получать дополнительные ощущения от приводящей в дрожь реальности. Тем не менее, с точки зрения искусства, с точки зрения эффективности вызывания невыразимого экстаза, острого и захватывающего, не думаю, что что-нибудь может сравниться с хорошим жутким вымыслом. В жестоких и грязных изуверствах, вроде кровавых убийств топором или садистских психических отклонений, есть лишь проходящий ужас. Что на самом деле затрагивает глубочайшие источники человеческого страха и завораживает ужасом, так это бесконечные чёрные вереницы таинственных, мрачных, непостижимых чудовищ, вечно таящихся вне известной природы и способных материализоваться при обращении к ним. Первостепенный принцип такого рода ужаса в самом намёке на радикальное нарушение некоторых основополагающих законов природы: разрыве границы между жизнью и смертью, человеком и другими живыми существами и т.д., или уничтожении самих принципов времени и пространства, приводящих к соприкосновению различных эпох и мест. Истинный мастер художественного ужаса всегда сможет придумать идеи и сюжеты в тысячу раз эффектнее, чем любые реальные трагедии, когда-либо омрачавшие землю. Он покрывает их позолотой или мраком, создавая тончайшую атмосферу, которая, как ни крути, является самым мощным фактором в любой вымышленной истории. Если вдуматься, то, полагаю, атмосфера и оттенки всегда значат больше, чем идея или сюжет, и это является причиной того, почему у нас так мало эффектной фантастики в эти дни, когда сюжет и действие приносятся в жертву ради досужих литературных атрибутов. Несомненно, атмосфера – это та самая вещь, которую искусный мастер может придать реальной трагедии. Он можетсколько душе угодно придавать ей красок, и нагнетать подозрения о мотивах и участии чего-то извне пределов смертного мира, что приближает её к вымышленной истории. Я думаю, что ваша идея определённо стоит того, чтобы попробовать, хотя, как любителю художественного вымысла, ради блага этого самого художественного вымысла мне должно быть отвратительно видеть, как месячная квота вымышленных историй снижается до минимальной отметки из двух или трёх, не считая романа. Я не думаю, что мне действительно нравится что-либо так же сильно, как поистине хорошая страшная история. Я бы дал тысячу долларов, чтобы никогда ранее не читать «Дом Ашеров» или «Лигейю» Эдгара По, лишь ради того, чтобы снова пережить ту остроту ощущений, когда, затаив дыхание, ждёшь, что же будет дальше. Я никогда не видел экземпляра «Ужасного реестра» и должен признаться, совершенного не имею понятия, что это такое. Если вы можете снабдить меня с копией за мой счёт, я буду вашим должником. Кстати, пока не забыл, позвольте мне заметить, что я считаю самым слабым местом нынешнего Weird Tales засилье новостных «наполнителей», некоторые из которых имеют лишь весьма отдалённое отношение к сфере таинственного. Обычные новости, безусловно, нуждаются в искусной ретуши, прежде чем они удачно вольются в атмосферу фантастики. Я бы сказал, что новая политика использования поэзии очень хороша ... и не подумайте, что я говорю это, потому что мистер Бэйрд как раз принял некоторые мои стихи. Мне бы хотелось, чтобы вы использовали больше поэзии моего друга из Калифорнии Кларка Эштона Смита, который создал такие потрясающие вещи как «Пожиратель гашиша» или «Апокалипсис зла». Смит также прекрасно рисует, и, получи он поощрение большее, нежели он получил от Хутейна, он мог бы выдать несколько эскизов гораздо лучших, чем его иллюстрации к моему «Затаившемуся страху». Но всё это лишь высказанное наугад предложение, сделанное потому что я думал об этом.

Меня заинтересовала идея, которую вы изначально взяли из моего материала в Home Brew(«Домашнее варево», американский журнал первой половины ХХ века – прим. переводчика), прежде всего, потому что я считаю эту статью одной из самых слабых своих работ. Обычно я вообще отказываюсь писать на заказ или давать своим произведениям какие-либо технические ограничения, чтобы удовлетворить других людей. Но Хутейн является моим другом, иначе ему было бы не заставить меня читать его похабную бульварную газетёнку, а когда он взялся за Home Brew, то отчаянно стремился заставить меня дать ему что-нибудь из моих вещей. Я предложил ему на выбор все мои рукописи, но они были недостаточно пафосными и безвкусными для него. Поэтому он начал умолять меня создать для него серию из шести историй длиной по 2000 слов, каждая из которых должна быть завершённой сама по себе, и которые должны были описывать переход границ безумия. Я бы отметил, что я люблю все формы нереального и фантастического, в то время как тема психических отклонений как таковая не в моём вкусе; хотя, конечно, только такие мои работы, как это ни ужасно, могут угодить широкой аудитории. В конце концов, я согласился во имя нашей дружбы дать Хутейну то, что он хотел. Мы перебирали список возможных сюжетов, пока ему не приглянулась идея раскапывающего могилы врача, который возвращал тела к жизни, пока, наконец, не был разорван возрождёнными им трупами и несколькими их безымянными спутниками. Так я создал серию рассказов «Герберт Уэст – воскреситель мёртвых», и я могу заверить вас, что меня уже тошнило от этой работы, прежде чем я дошёл до её середины. Необходимость завершённости каждой части испортила художественную композицию всего произведения, так как привела к занудным повторениям происходившего в предыдущей части в начале каждой следующей части и вечному повторению описания доктора Герберта Уэста и его малоприятных занятий. Когда я завершил эту работу, то поклялся, что никогда не буду больше писать рассказы на заказ; и нарушил обещание лишь в случае с «Затаившимся страхом» и то потому, что Хутейн позволил мне отказаться от формы законченных эпизодов и сделать его в форме обычного сериала. Перспектива иллюстраций от Смита была ещё одним привлекательным моментом, хотя, в конечном счёте, они оказались ниже его обычного художественного уровня. Но «Затаившийся страх» никогда не приносил мне удовлетворения, потому что я неблагоразумно пытался следовать желанию Хутейна видеть совершенно равные части вне зависимости от композиционных соображений и некую кульминацию в конце каждого эпизода. Результатом всего этого была некоторая искусственность и натянутость, а также избыток действия во многих эпизодах. Я всё ещё чувствую, что хорошая идея сюжета наполовину потрачена впустую, и мне часто кажется, что я бы переписал это произведение для моего собственного художественного удовлетворения и позволил некоторым журналам бесплатно опубликовать новую версию после получения соответствующего разрешения от Хутейна! Я вообще не считаю, что это должен быть сериал – это произведение достаточно короткое, чтобы быть цельным, без разрывов или деления на главы, особенно если вырезать лишний материал. Но всё это научило меня одному: никогда не пытаться удовлетворить кого-то другого и не позволять попирать моё собственное чувство формы! Теперь я полон решимости оставлять все мои работы неопубликованными, пока кто-либо не будет готов печатать их, не изменяя ни запятой, ни точки! Старомодные штрихи в моей работе – это результат моего врождённого темперамента и чтения. Я вырос в большом доме с огромной семейной библиотекой, и читал всё подряд, потому что был слишком болезненным, чтобы ходить в школу или даже мало-мальски регулярно посещать репетитора. Каким-то образом меня больше увлекало прошлое, нежели настоящее, и это увлечение имело прекрасную возможность укорениться, потому что моя полуинвалидность продолжалась и позднее и не позволяла мне пойти в колледж или заняться бизнесом, несмотря на непомерные амбиции детства. Кипучая современность не имела какого-либо постоянного влияния на меня, и до затеи с Weird Tales моим единственным знакомством с современными журналами был короткий период чтения All-Story и Argosy(американские журналы XIX-XX веков, позже были объединены в журнал Argosy All-Story Weekly – прим. переводчика) десять или пятнадцать лет назад с целью поиска страшных рассказов в этих периодических изданиях, особенно, в первом из упомянутых. Моим рационом была классика, и я никогда не находил чего-либо и вполовину столь же хорошего! Мой стиль, несомненно, в корне и незыблемо старомоден, я бы даже добавил, самодовольно старомоден, и большинство моих вкусов соответствующие. Новый интерес, который развился по мере того, как налаживалось моё здоровье в последние три года, – это колониальная архитектура, визуальное воссоздание 18-го века путём изучения его сохранившихся памятников. И большая часть моих новообретённых сил тратится на исследовании старинных городов, которые имеются в изобилии в моей родной Новой Англии. Таким образом, не думаю, что вы могли бы сделать мне более приятный неосознанный комплимент, нежели ваше предположение, что мой «Затаившийся страх» – это переписанное произведение давних лет. Я надеюсь, что вы не решили, что оно уж слишком сильно переписано! Только обвинение в прямом плагиате мастеров 18-го века могло бы польстить мне больше! Я буду следить за будущим развитием Weird Tales с большим интересом, наблюдая с особой жадностью за вашей собственной работой, так как вы решительно разделяете моё отвращение к безвкусной шаблонной атмосфере популярных журналов. Заполучить Гудини было бы прекрасным коммерческим ходом, ибо его слава и эффектность безграничны и неоспоримы. Я не большой поклонник эстрадных представлений, но так вышло, что я видел его в старом Театре Кейта около четверти века назад – это, наверное, было самое начало его карьеры, ибо тогда он не был особо известен. Затем было интересно узнать, что он родом из Аплтона, штат Висконсин (в действительности Гудини родился в Будапеште в семье раввина, хотя и утверждал, что место его рождения штат Висконсин– прим. переводчика), родного города моего юного учёного друга Альфреда Гальпина, которого я уже упоминал в этом послании. Я не знал, что он пишет и что он обладает такой впечатляющей библиотекой, как вы описали. Конечно, я буду невообразимо рад познакомиться с этой библиотекой и её разносторонним владельцем, потому что, хоть я и не склонен к длительным поездкам, но очень вероятно, что я буду жить в Нью-Йорке с грядущей весны. Я полагаю, что его статьи, конечно, будут иметь некие несовершенства, о которых вы упоминаете, потому что он привык выражать свою индивидуальность различными способами. Я смогу сказать точнее, когда увижу одну из них в мартовском выпуске. Возможно, Гудини – это тот случай, о котором я упоминал ранее: гениальный творец, чьи литературные работы нуждаются в переписывании, для придания им необходимой формы, которая может в совершенстве выразить его дух.

Ваш комплимент касательно «Крыс в стенах» сильно меня порадовал, тем более что Роберт Х. Дэвис из Munsey(американский журнал XIX-XX веков, позже поглощённый журналом Argosy – прим. переводчика) отклонил его после некоторого обдумывания как слишком страшный для их читателей. Ещё одна иллюстрация неотъемлемой безвкусицы и консервативности, привитой нашему пишущему сообществу некоторыми из её лидеров. Когда рукопись была прочитана в кругу моих друзей в Нью-Йорке, Артур Лидс, человек, который ведёт рубрику «Мысли и Вещи» в The Writer's Monthly (американский журнал – прим. переводчика), был в восторге от неё, но заявил довольно категорично, что ни один американский журнал никогда не возьмёт её. Таковы нормы, принятые с молчаливого и покорного согласия запуганного большинства!

Я польщён, что вы хотели бы получить от меня длинную рукопись в 25000 слов или более, и вероятно, у меня найдётся, что показать вам в ближайшее время. Раньше я писал только короткие рассказы, полагая, что это идеальная форма для литературы ужасов; но прочтение некоторых романов в жанре ужасов постепенно изменило мою точку зрения и уже после моих экспериментов с крупными литературными формами для Хутейна я начал видеть в некоторых из моих более сложных идей будущие романы. Я держу идеи сюжетов и краткие описания в записной книжке, одной из тех, что можно было бы назвать «общая тетрадь», если бы этот термин не нёс слишком много иронии касательно отнюдь не общепринятого содержания этой конкретной тетради! Основная идея моего романа, который я бы назвал «Азатот» (возможно название изменится), это длинный фантастический сюжет с невероятными сценами отчасти в экзотическом духе арабских сказок «Тысячи и одной ночи». Я не знаю, когда я возьмусь за написание этого произведения, но я не уверен, что он пригодится вам для Weird Tales, так как будет страшным только частично и будет содержать также много лирического и прозаического материала, описания городов и ландшафтов, которые являются удивительными и сверхъестественными, но не жуткими или пугающими. Это будет что-то в духе «Ватека» («Ватек» –фантастическая повесть англичанина Уильяма Бекфорда, написанная в 1782 г. на французском языке в духе арабских сказок – прим. переводчика), или одной из длинных, более тонких и менее сложных вещей Дансени (Лорд Дансени – ирландский англоязычный писатель и поэт, один из первопроходцев жанра фэнтези. – прим. переводчика). Хотя в части страшного я не собираюсь быть сколь-либо пресным или банальным! Действие, вероятно, будет происходить на далёкой планете, где не может быть никаких человеческих персонажей в привычном смысле этого слова. Как вы понимаете, иные существа, нежели люди, могут участвовать в очень ярких приключениях и пускаться в крайне интересные авантюры. Но я думаю, что вышлю вам второй рассказ, который уже почти оформился в литературное произведение, если дело с ним не затянется. Он (тоже пока предварительно) будет называться «Дом Червя» и повествует о безумном письме, посланном умирающим и преждевременно постаревшим отцом сыну, который сбежал из дома за двадцать лет до этого из-за невыразимого страха перед новой мачехой – девушкой из богатой семьи, жившей в мрачном доме на болотах. Молодой человек приезжает, и обнаруживает своего отца в одиночестве в доме (или замке – я пока не определился, будет ли это в Новой Англии или в Старой Англии, или в германском Шварцвальде) ... в одиночестве, но всё же не одного ... он украдкой следит за ним ... и другие фигуры мелькают в отдалённых коридорах, странным образом увлекая за собой рои мух ... и стервятники парят над всеми болотами ... и как-то раз, выходя из дома, молодой человек видит нечто ... но я думаю, продолжать не стоит. Вы можете понять, какого рода этот рассказ, и я, конечно, отправлю его вам, когда закончу; если, как я уже говорил, он не достигнет какой-то неприемлемой длины, хотя, быть может, я отправлю его в любом случае.

Но я вижу, что растянул это письмо до неприличной длины, за что, я верю, вы меня простите. Я надеюсь, что сказанное мной содержит некоторые зёрна смысла, и послужит появлению разумных идей, хотя на практике я никогда не был хорош в планировании. Я, конечно, желаю вам удачи с Weird Tales и надеюсь, что все ваши идеи будут развиваться в верном направлении; хотя я в полной мере осознаю все трудности, сопутствующие подобным экспериментам. Возможно ли связаться с писателями из других журналов и будет ли это этично? Размышляя над тем, как я когда-то читал All-Story, и над новыми произведениями, дошедшими до меня, я вспомнил несколько человек, которые делали очень хорошую работу, в том числе один случай действительно выдающегося мастерства. Последний из упомянутых – это автор, подписавшийся как Абрахам Меррит, который около пяти лет назад опубликовал в All-Story повесть под названием «Лунная заводь». Сила тьмы и неведомого в этой загадочной истории столь невероятны, что я не был удивлён, когда вещь вышла в виде книги, в которой были исправлены пара ошибок, касавшихся астрономии. Позже у Мерритта выходили ещё две вещи в All-Story, причём обе ниже качеством, что показывает убийственное давление дешёвой идеологии популярных журналов. Я думаю, что если развязать этому автору руки, то он смог бы вернуться в прежнее творческое состояние и заткнуть за пояс любого другого автора в жанре ужасов из имеющихся у журнала. Так что я надеюсь, что есть способ выйти с ним на связь. Ещё один многообещающий человек – это Филипп М. Фишер-младший, у которого вышло хорошее произведение в последнем номере All-Story, лишь только подпорченное слащавым окончанием, что, очевидно, предназначено для удовлетворения нежных чувств Боба Дэвиса. Если разрешить Фишеру отправить человечество хоть в преисподнюю – то он будет способен сотворить чудеса. Его рассказ назывался «Остров плесени». Ещё там были какие-то ветераны пера, которых я помню смутно. Виктор Руссо был в All-Story звездой первой величины, он написал как минимум одну сильную и злую вещь под названием «Демоны моря». Streetand Smith (одно из крупнейших книжно-журнальных издательств США, существовавшее с 1855 года – прим. переводчика) в 1919 году издавали журнал под названием The Thrill Book (американский журнал, выходивший с марта по декабрь 1919 года – прим. переводчика), который я, к сожалению, никогда не видел, но который оценивают очень высоко те, кто читал его. Некоторых из авторов Weird Tales было бы полезно иметь под рукой, так что я думаю, их стоило бы рассмотреть, если, конечно, мой информатор не склонен к преувеличению. Этот же информатор, кстати, абсолютно уверен, что лучший рассказ в ноябрьском номере Weird Tales сворован слово в слово с рассказа из того журнала, который назывался «Крадущаяся смерть» П. А. Коннолли. Я думаю, что он написал мистеру Бэйрду об этом. Он всё ещё не уверен, было ли это плагиатом или же писатель сам продал свою работу дважды в надежде на то, что The Thrill Book прожил слишком недолго, чтобы его кто-либо помнил.

Но всё же я определённо чрезмерно заболтался! Буду очень рад увидеть чек, хотя прекрасно понимаю, что стеснённые финансовые обстоятельства касаются сейчас не только меня, но в той или иной степени и всех остальных! Я надеюсь, что трудности с выплатами не заставят отвернуться никого из первоклассных писателей... Я даже высказал мистеру Бэйрду мнение, что это может иметь противоположный эффект: отпугнёт наёмников и оставит тех мастеров пера, которые создают ужасное во имя ужасного!

С наилучшими пожеланиями и, поверьте, со всей признательностью,

Искренне Ваш,

P.S. Для WT нужен новый художник, который будет творить чудеса. У него должна быть специальная техника по изображению фантастических и ужасных миров – определённый вид зловещего, насмешливого подхода к традиционной живописи + тонкий гротеск + искажение. Лучший пример, который я знаю – это С. Х. Сайм, который иллюстрирует обычные выпуски книг Дансени.