Роль человека в познаваемом им мире

Источник: журнал «Природа», №3, 1912 год. Автор: профессор Н. А. Умов.

Прим.: статья оказалась довольно большой, потому я её урезал примерно на 20%.

... даже принимая во внимание в вечных принципах разума, справедливости и гуманности только благоприятные шансы, с ними неизменно связанные, следование им даёт большие преимущества, а уклонение от них – тяжёлые последствия...

Лаплас

«Всё», среди которого протекает наша жизнь, с первых просветов разума на земле познавалось в картине, в значительной мере подчинявшей себе проявления индивидуальной и общественной жизни человека. Основной фон этой картины составлялся из свойств разумного существа, переносимых на вселенную. Антропоморфная точка зрения являлась единственным прибежищем людей в определении тех неизвестных и могущественных сил, от усмотрения которых, вне времени и места, зависло человеческое благополучие, и борьба с которыми казалась не только невозможным, но дерзновенным и кощунственным действием. Благодаря такому представлению, человек имел возможность различать в природе враждующие друг с другом или дружественные между собою начала. Приёмы человеческого воздействия на природу выражались в стремлении усилить вражду между богами или их умилостивить путём мольбы и жертвоприношений. 

Разум, вооружённый естествознанием, создаёт иную картину. Силы природы не подразделяются им на враждующие или дружественные. Он знает, что любая пара сил может быть поставлена в условия, при которых они действуют согласно или противоположно. Каждая сила может служить и на пользу и во вред человеку, и естествоиспытатель должен был бы наполнить природу миллиардами капризных богов, что равнозначно их упразднению. Если в древности человек не решался на борьбу с богами и мольбой и жертвами умилостивлял или побуждал одного бога к воздействию на другого, то современный естествоиспытатель делает то же самое, только иным способом, направляя одну силу природы противоположно или согласно с другой, пользуясь научными приёмами регулировки естественных процессов. Деятельность человека, вооружённого естественнонаучным знанием, по отношению к природе одинакова в своих целях с деятельностью человека древности; но изменился её характер и притом в сторону большей успешности в получении желанных результатов.

Естествознание определяет отношение человека к природе, пользуясь не тем только материалом, который даётся ему явлениями современной природы на нашей планете, как это делалось в древности. Оно идёт глубже, дальше и выше, стремясь определить это отношение, пользуясь данными, почерпаемыми не только из современности, но и далёкого прошлого и эволюции миpa. Ознакомить читателя с тем горизонтом, на котором в этом вопросе стоит естествознание, и составляет задачу настоящей статьи.

Однако, несмотря на прогресс естественных наук, антропоморфную точку зрения находим и у современных мыслителей, отличающуюся от древней тем, что они переносят на природу свойства своей более культурной личности. Это обстоятельство несомненно указывает, до какой степени трудно избежать её человеку, стремящемуся определить своё отношение к тому «Всё», которое подавляет его своим величием и мощью.

Нужно делать различие между антропоморфными приёмами в разъяснении роли природы по отношению к человеку и антропоморфным воззрением на природу. В занимающем нас вопросе мы чрезвычайно выгадываем в наглядности, сравнивая правила, которым подчиняет свои действия современный культурный человек с правилами или приёмами воображаемого разума, который руководил бы процессами природы с тем содержанием и с тем характером, которые раскрываются естествознанием, а не непосредственно нашими чувствами. Такое сравнение имеет смысл не переноса свойств человеческого разума и человеческой этики на явления природы, а отнесение действий человека и действий природы к одним и тем же осям координат, и рассмотрение результатов обеих деятельностей в одной и той же плоскости. Этот приём может внести луч света в преобладающее и до сего времени антропоморфное представление о сущем. Бесспорно, сущее нами не постигнуто, но естествознание уже в достаточной мере продвинуло наше понимание тех его областей, которые приходят в ближайшее соприкосновение с интересами человека и вообще жизни, притом не за малый промежуток времени, а за всё время существования живого на земле и ещё ранее.

Перед глазами естествоиспытателя развернулось поведение сущего по отношению к живому не за короткий промежуток времени жизни нескольких поколений, а за миллионы веков. Этого совершенно достаточно для того, чтобы человек мог произнести своё суждение об этом поведении и сообразно с ним определить своё поведение по отношению к сущему, поведение, которое само собою уже устанавливается в жизни человечества и может быть сознательно формулировано в наше время.

*  *  *

Жизнь сплетается с чувством, которое древний грек выразил словом αγαπη; это – любовь к человеку не ради симпатии и особых отношений к его личности, не любовь мужчины и женщины, не привязанность дружбы, нет, это – чувство, с которым гостеприимный хозяин встречает в своём доме чужеземца-гостя, это любовь к человеку как к человеку. Она живёт издавна в нашем мире, она воспета ещё бессмертным Гомером!

Развиваясь в своей глубине и содержании, αγαπη, в последующие моменты исторической жизни человечества представлялась ему даром всё более и более ценным: в глубокой древности богам приносились человеческие жертвы, современное человечество приносит в своём сознании Бога в жертву любви к человечеству! Возможно ли возвести идеал на ступень высшую? Такое беспримерное в развитии человеческого сознания повышение одного из руководящих принципов поведения имеет бесспорно глубокую и коренную причину. Не имея единой воли и единой мысли, человечество вырабатывает принципы жизни, не руководясь трактатами об их полезности и истине; оно преклоняется и концентрирует свою духовную деятельность около понятия, объединяющего эти принципы, оно отвечает эму таким же отзвуком, как камертон отвечает дрожаниям волны унисона! Эти отзвуки, эти резонансы, вырываемые из груди человечества не учёной работой, не длинным рассуждением, а одним только словом, раскрывают нам неведомые струны, глубоко таящиеся, скрытые от наших собственных глаз. В наш век анализа не будет лишним указание, хотя бы в бледных штрихах, на смысл этих отзвуков. Этот смысл в том, что в сущности должно быть единым и различается только возрастом в истории культурного развитая человечества. Это – значение неизвестного нам понятая, которое заменило бы два: научное знание и любовь (!). Мы дадим этому неизвестному наименование, заимствуя его, по обычаю из древнего языка: λογος, слово жизни.

Перед вами ваши стенные часы: мерно падает маятник и так же мерно подымается вверх, и так, неизменно, от одного дня к другому. Прислушайтесь: маятник стучит, стучит правильно, иногда бывает перебой – часы идут дурно, их нужно установить. Маятник, это – регулятор: он сдерживает и регулирует падение гири часов; уберите этот регулятор – гиря быстро спустится на подставку, стрелки хаотически закрутятся по циферблату, молоток отзвонит сразу долгие часы, и без связи, бесцельно, истратится энергия механизма.

Жизнь человека – те же часы: падающая гиря – неизвестный нам двигатель этой жизни, а маятник, регулятор – это λογος – научное знание и любовь! Хороший регулятор не даёт перебоя!

Вглядимся ближе в регулирующую функцию маятника: его нисходящее качание освобождает гирю – она падает; восходящее задерживает гирю – она останавливается. Нисходящее качание маятника – это – любовь в жизни человечества: альтруизм; восходящее качание следует за этим расходом, оно останавливает гирю в её стремлении к беспредельному, хаотическому падению: в жизни человечества это – научное знание. Восходящее качание невозможно без нисходящего, научное знание невозможно без жизни, но только жизнь хаотическая, без толку и цели расходующая свою энергию, не нуждается в научном знании.

В своём поведении, в своей деятельности среди людей, мы забываем или не подозреваем одного: каждый из нас прежде всего не более, как нумер! Да, природа создаёт в вашей личности только нумер, и его цифра отпечатана и в длине ваших членов, в вашей фигуре, в каждом мускуле, в каждой складке; она отпечатана стойкими чертами и исчезнет только с вашей жизнью. Каждый из нас занумерован, и это несомненный вывод науки. Мы свободно машем руками, киваем головой, двигаем членами, и нам кажется, что так же свободно, без стеснения, можем делать выбор между тем или другим поведением. Мы забываем одно, что все эти движения производятся в том лишь случае, когда они не встречают препятствий; такое условие доступно нашему контролю, предвидению и расчёту лишь в обыденных событиях нашей жизни; обобщая этот обыденный опыт, мы полагаем, что в наших поступках руководствуемся одним личным хотением.

Но вы испытывали тягостное чувство, когда приходилось пробираться ощупью в тёмном неизвестном помещении. Вы не придавали этому чувству большой важности, потому что положение было временно, не серьёзно. Тем не менее такое чувство заслуживает внимания, анализа. В его основе лежит ни больше, ни меньше, как сознание нашей беспомощности, сознание нашей зависимости от окружающего Мира, недостаточность одного хотения, как мотива поступков.

Таким помещением, в котором мы, не подозревая его темноты, беспрерывно вращаемся, представляется жизнь человеческая: а мы двигаемся в нём, как в зале, освещённом тысячами огней. В лучшем случае мы сами несём светильник, освещающей нам наши пути – αγαπη. Но он не даёт указаний тех территорий, которые нуждаются в его свете. Протяжение нашей жизни, иначе говоря результаты, вытекающие из нашего поведения и нашего миропонимания, простираются далеко за пределы нашего личного обихода и существования. Естествознание открывает нам, что мы и окружающая нас вещи окутаны сетью, как рыба неводом, что эта сеть тянется и в далёкое прошлое и далёкое будущее. Своими свободными, но при незнании строения этой сети, в сущности, бессвязными движениями, мы дёргаем её и спутываем, причиняя ненужные страдания не только своим соседям, находящимся в том же положении как и мы, но и далёкому потомству и, рефлекторно, самим себе. Эта сеть делает ближними не только всех нас между собою и с нашим потомством, но и со всем живым миром и углубляет самое понятие ближнего.

Убеждение в существовании связи между всеми явлениями мира, как маловажными, так и крупными, ясно высказывается в следующих словах великого мыслителя (Лапласа): «разум, которому в данное мгновение были бы известны силы, управляющие природой, и положение существ, её составляющих, который был бы достаточно могущественен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, представил бы одной формулой и движение небесного светила, и легчайшего атома: ничто не было бы ему неизвестным – грядущее и прошедшее были бы ему открыты». Это убеждение разделяется обыкновенно по отношению к физическому миру. Вы уверены в том, что совершаются события и явления, вам неизвестные и тем не менее вносящие своё влияние и в вашу личную жизнь; вы принимаете меры к устранению тех, которые были бы вредны вашей личности. Вы не сомневаетесь в том, что антисанитарное состояние какой-нибудь лачуги на окраине города может передать заразу и в вашу квартиру: уверенность, что в этой сфере существуют какие-то таинственные нити, связывающее ваше физическое благополучие с благополучием бедняка, создала новую и важную заботу городских и общественных управлений. Общественные заботы должны простираться далее.

Мы должны воспитать в себе твёрдое убеждение не только о связи поведений лиц, близко и далеко стоящих друг от друга; но такую духовную связь мы должны признать и между нами и уже вымершим живым миром на нашей планете. К такому убеждению призывает нас наука, оно предотвратит многие, делаемые нами ошибки в понимании требований и потребностей нашей природы, оно разъяснит нам весь эгоизм применения αγαπη, только в пределах, представляющейся нам неподвижною, современности, все бессердечие наше по отношению к будущности человечества. Пора подняться на эту ступень, чтобы нам не звучали укоризной пророческие слова Сенеки: «наступит день, когда тщательным изучением в течение многих веков, вещи, скрытые от нас в настоящую минуту, станут очевидными, и потомство будет удивляться, что от нас ускользнули столь ясные истины».

Какие же указания относительно начал, долженствующих регулировать наше поведение, открывает нам естествознание?

Человек не есть нечто неизменяемое: как индивид, принадлежащий к эволюционирующей расе, он носит в себе и наследие всей протекшей эволюции и зачатки будущей. Правильное отношение к человеку не может основываться поэтому только на знании современной нам природы как его самого, так и внешней по отношению к нему: такое знание не даст нам понимания того, чего мы ищем. Мы должны знать больше чем одну современность, и к такому широкому знанию стремится природоведение. Очень многие усматривают цель естественных наук с их кропотливыми и точными методами определения меры, веса и числа только в удовлетворении человеческой любознательности. Но читатель станет на другую точку зрения, вдумываясь в заветы великих подвижников естествознания, и открывая их глубокий смысл в целостности служения науке и людям.

Выскажем исповедание естествоиспытателя.

I. Утверждать власть человека над энергией, временем, пространством.

II. Ограничивать источники человеческих страданий областью, наиболее подчинённой человеческой воле, т.е. сферой сожительства людей.

III. Демократизацией способов и орудий служения людям содействовать этическому прогрессу. Демократизация или общедоступность чудес науки, как по отношению к творящим эти чудеса, так и к воспринимающим даруемые ими блага, есть их исключительная привилегия. Для чудес науки нет пределов ни в пространстве, ни во времени, нет избранных и отверженных. Возьмём для примера открытие Пастера – метод лечения бешенства и инфекционных болезней. Он может быть применяем в любом месте земного шара, к любому страждущему индивиду и переживёт поколения: эти методы приобретаются знанием, они изображены в открытых каждому приёмах; приобретение их зависит только от доброй воли ищущего послужить человечеству, а не от посторонней милости. Этот научный способ исцеления физических страданий и поднятия природы до возможности удовлетворения повышенных потребностей людей (I) есть достояние новейших времён и рассказы о чудесах науки заменяют свидетельства летописцев о чудесах милостью неба, всегда связанных с определённым географическим местом, определёнными лицами и определённым временем.

IV. Познавать архитектуру мира и находить в этом познании устои творческому предвидению.

Творческое предвидение – венец естествознания – открывает пути предусмотрительной и деятельной любви к человечеству. Оно даёт возможность превращать курьёзы и малозаметные вещи природы в мощные орудия цивилизации, защищать человечество от грозящих ему опасностей близких и далёких. Припомним, например, электричество – забаву: притяжение лёгких тел смолой, натёртой шёлком, и взглянем, какой глубокий переворот внесла эта забава рукой науки в современный обиход человека!

Естественнонаучное предвидение вселяет уверенность в том, что продолжая великое и ответственное дело создания среди старой природы – новой, второй природы, приспособленной к повышенным потребностям людей, естествознание не ударит отбой.

Если мы обладаем каким-нибудь источником силы, скажем запасом динамита, мы можем, конечно, произвести действие, например, взорвав этот динамит. Но такое действие будет хаотичным и потому бесцельным, бесполезным. Мы должны прежде чем воспользоваться источником силы, озаботиться в точности установить и утвердить направление действия. Наука называет величины, имеющие определённые направления, как сила тяжести, скорость летящего тела – векторами или величинами, обладающими векториальными свойствами. Прежде чем воспользоваться источником силы, если мы не хотим создать только шумиху, мы должны сообщить ему векториальные свойства.

Эти рассуждения поясняют мысль, что недостаточно обладать любовью к человечеству, быть обладателем αγαπη. Этому αγαπη нужно придать векториальные свойства, твёрдо установить то направление, в котором должна развёртываться таящаяся в нём сила. Действительно на протяжении всей истории человечества мы встречаем вне-научных мыслителей, которые стремятся превратить αγαπη в вектор. Но такие попытки, нередко звучащие и в нашей современности, должны уступить определениям, вытекающим из научного понимания мира.

Правильная деятельность человека возможна только при устойчивости жизненного обихода, и потребность в такой устойчивости, а также кратковременность личного опыта сравнительно с продолжительностью эволюции нашей планеты, склоняют людей к вере и создают мираж прочности окружающего порядка вещей не только в настоящем, но и в будущем. Этот мираж завладевает и выдающимися мыслителями, которые строят на нём правила человеческого поведения; такие проповеди ведут к застою всех тех способностей, которые приобретены человеком в течение предшествовавшей эволюции живого мира и скрывающих в себе зародыши будущей. Идёт насмарку работа природы в течение многих миллионов веков и крупное достояние разменивается на мелкую монету. И соразмеряя темп человеческого поведения с воображаемою неизменяемостью современности, практическое применение великой способности к αγαπηведёт в конце концов к работе разрушения, а не любви. Забываются существенные вещи: наша земля не есть беспредельная плоскость, а имеет вполне ограниченную, сравнительно небольшую поверхность, всего около 37,5 тысяч вёрст в окружности; эта поверхность, по преимуществу являющаяся местом развития жизни, не обладает беспредельным и неизменно сохраняемым запасом энергии. Эволюция земной природы, этого дома жизни, идёт под уклон, между тем как эволюция нашей человеческой расы идёт к подъёму. В полной дисгармонии с естественными предложениями природы стоит как рост человеческих потребностей, так и их современный уровень.

В человеке, как во всем живом и мёртвом в природе, все процессы происходят с соблюдением возможной экономии сил и материала. В сознательной деятельности человека этот закон выражается в потребности возможно плодотворного использования своих сил и способностей: эта потребность существовала и в глубокой древности, но её императивность не достигала той высоты, как в настоящее время, когда вытекающая из развития естествознания успехи техники дают обильный материал для её удовлетворения; в этом направлении кротость и покорность человека естественному распорядку и течению процессов природы разумно заменяются требовательностью. Разумно – в виду неизвестного будущего, становящегося на место воображаемого известного тех мыслителей, о которых я говорю. В этом неизвестном мы открываем уже теперь далеко неуспокоительные предзнаменования, которые одни уже являются достаточными для осуждения квиетизма и минимального использования способностей нашего ума. В наше время настроение, соответствующее распространительному толкованию изречения «довлеет дневи злоба его», означает равнодушие к судьбам человечества.

Нам предстоит голод железа, нефти, угля. Благодаря тому, что наука не овладела ещё нашей атмосферой и благодаря неизменно возрастающему приросту населения, вероятен голод хлеба: на очереди стоит изыскание способов увеличения производительности уже известных источников пищи и отыскание новых.

Оставляя в стороне возможные крупные перемены в условиях жизни, как повторение ледяного периода, обратимся к нашей собственной организации. Вам знаком облик бойца, вырвавшегося из буйствующей толпы с кровоподтёками на теле и в изодранной одежде. Не представляется ли человек с несовершенствами своей природы, с своими моральными и материальными недомоганиями, с наклонностями – наследием нашей звериной генеалогии – таким же истерзанным бойцом, вырвавшимся из битвы за жизнь типов живого на нашей планете. Мы не замечаем этой битвы, этого буйства жизни на земле только потому, что оно растянуто на миллионы веков. Оно маскируется этой растянутостью и тем самым создаются все опасности незнания.

На этой почве неведения появляются иные проповеди, возводящие данную натуру человека на степень законодательницы человеческого поведения. Здесь снова игнорируется происхождение человека, всё наследиe, переданное ему его предками животного царства.

С другой стороны, растянутость жизненного боя даёт науке время раскрывать дисгармонию человеческой природы и изыскивать средства к их устранению.

*  *  *

Указав выше недочёты вне-научной мысли в её определении руководящих мотивов человеческой жизни, посмотрим, какое содержание будет вложено в её верховный λογος мыслью, остающейся на почве естествознания.

Каждый длительный процесс требует для своего осуществления устойчивости, ограждения от большого числа случайностей или неожиданностей. Такое ограждение возможно только для процессов периодических, т.е. представляющих последовательное повторение одного и того же или одинакового по типу, но вместе с тем развивающегося явления. Двигатели, которыми пользуются в технике, являются периодическими: в паровой машине мы имеем поршень, двигающейся неизменно вперёд и назад в цилиндре ограниченных размеров. Периодичность даёт возможность придать машине небольшие размеры и тем самым создать обстановку, подчинённую наименьшему числу случайностей.

Двигатель не периодический был бы снабжён цилиндром длиною в сотни вёрст, и наша машина подвергалась бы не только целому ряду непредвиденных случайностей, но и её работа была бы значительно ограничена во времени.

По сходным причинам индивидуальная жизнь могла народиться в природе только при условии периодичности составляющих её процессов. Периодичность есть один из видов стройностей, и является источником других её форм, представляющих содержание жизнедеятельности. Я приведу здесь мысли, высказанные мною одиннадцать лет тому назад на съезде русских естествоиспытателей и врачей в С.-Петербурге. [«Физико-механическая модель живой машины», речь произнесённая на первом общем собрании XI съезда 20 декабря 1901 г.]

Для характеристики отношения живого к двум типам движения – неупорядоченным и стройным, рассмотрим их происхождение при химических превращениях вещества.

Сравним движения, вызываемый освобождением солнечной энергии, запасённой ростом леса, в лесном пожаре, и когда этот лес сжигается в паровом двигателе.

В первом случае мы получаем беспорядочные движения потоков горящих газов, постепенно излучающих и разменивающих свою энергию на движения мелкие, хаотические. В паровом двигателе, как бы плохо он ни был устроен, мы имеем движение более стройное. В понятие парового двигателя мы включим все условия его функционирования. Чем обусловливается достоинство машины?

Оно тем выше, чем большее количество подводимой энергии может преобразовываться в стройные формы движения и чем большей стройностью, т.е. связностью, отличаются эти формы.

Условием такого достоинства является стройность самой машины и стационарность её действия.

Двигатель с движением периодическим будет боле стройным. Условия стройной работы истопника, стройного течения химических процессов, дающих машине энергию, стройные условия смазки, чистки, регулирования, сигнализации и т.д. способствуют стройности движения. Стройность движения не характеризуется определённой формой. Она обусловливается только большей или меньшей связью последовательных элементов движения.

Как относится стройность к внешнему миру?

Представим себе локомотив, сорвавшийся с рельсов. Он продолжает ещё свой ход, двигаясь по шпалам, раздробляя, разбрасывая их на своём пути. Таким образом стройность, окружённая беспорядочными случайностями, уже несёт в себе элемент борьбы. Чем стройнее машина, тем больше имеется в ней приспособление, обеспечивающих эту стройность от случайностей. Таким образом осуществление стройности уже вооружает машину приспособлениями для борьбы за существование, которая в данном случае есть не что иное, как борьба за стройность. Дифференцирование органов машины обусловливает не только большую стройность, т.е. связность движений, но их большее разнообразие. Орган, который может описать любую непрерывную кривую, опишет и многоугольник, но не наоборот. Стройность тем выше по своему качеству, чем она устойчивее. Так как среди вредных случайностей мелкие встречаются чаще крупных, то механизм тем более охранит свою стройность, чем он приспособленнее к мелким движениям. Более дифференцированная рука человека, в состоянии обходить такие препятствия, которые не могут быть обойдены лапой медведя.

Рука человека способна производить движение стройное, не только в своих крупных чертах, но и в мельчайших деталях. Как пример детальной стройности может быть приведено наше письмо, голосовой аппарат, дающий членораздельную речь и гармоничное пение. Примеры ритма и периодичности мы могли бы извлечь не только из царства животных, но и из мира растений, в особенности в его тропических формах. Чем совершеннее стройность, чем глубже проникает она механизм, тем больше поводов к её борьбе с нестройностями: борьба с миганием пламени, перебоем звуков, с утомляющей пестротой цветов и т. д. Стройный механизм стремится создать обстановку, находящуюся с ним в резонансе, а не в перебое. Выражаясь другими словами, он приводит всё окружающее в гармонию со свойственным ему чувством красоты, подчиняет это окружающее своим идеалам.

Так как степень стройности может быть чрезвычайно разнообразна, то невозможно указать тех границ, которые отделяли бы стройность от нестройности на нашей планете.

Но так и должно быть в мире с беспредельным числом случайностей. В нём невозможно установить точные разграничения, и характерным признаком события мы должны считать признак тех объектов, в которых событие развивается всесторонне и наиболее полно. Руководясь таким правилом, мы получим формулу: стройность есть необходимый признак живой материи.

Эволюция живой материи, в общих чертах, увеличивает количество и повышает качество стройностей в природе. По отношению к человеку, эволюция выражается между прочим тем, что он вводит в круг своих стройностей растительное и животное царство, в своих орудиях и машинах распространяем эти стройности на неорганизованную матерю и борется во имя этих стройностей со случайным распорядком событий в природе.

Стройность не может осуществляться без регулятора и таким регулятором в высших типах живого является организованная для стройных процессов мысли и волевых импульсов нервная система. Мы имеем слово для выражения стройности в духовном мире; это слово – красота. В высших типах живого красота является защитницей жизни и указателем поведения. Когда живое получает из внешнего мира через свои органы чувств нестройные сигналы, оно чувствует испуг или предвидит опасность или сознаёт возможность неожиданностей и удаляется из того места или той обстановки, которая посылает ей эти нестройности.

Локомотив, сорвавшийся с рельсов, постепенно теряет стройность своего движения. Управляющий им машинист по нарушении стройности, или, что то же, по нарушению красоты в поведении локомотива, узнаёт о грозящей опасности и останавливает его движение, чтобы исправить путь. То же делает или должен делать человек в своей жизни.

Чувство красоты имеет в живом всевозможные градации, которые, избегая антропоморфных образов, все укладываются в определение стройности. Её элементы уже заложены и в органы чувств, так что все нестройное вызывает в них болезненное или неприятное ощущение. Вот этот заложенный в нас темп красоты и связанное с ним влечение к восприятию определённого ряда ощущений становится в свою очередь источником миража, полезного в смысле защиты жизни, но являющегося источником заблуждении, задерживающих эволюцию индивида на тех ступенях его развития, когда условием его дальнейшего прогресса является истинное понимание вещей. На этой стадии стоит современный интеллигентный человек и своевременно остановиться на ошибочном синтезе ощущении даваемых чувствами, настроенными на восприятие красоты.

Этот синтез рождает призраки, которые человек высоко возносить над собою, не подозревая, что они ни более, ни менее как сам человек. Благодаря им центр тяжести судеб человеческих переносится за пределы человечества, они становятся объектами религиозного экстаза и им одновременно приписываются, как мы увидим, несовместимый вещи – могущество космоса и интерес к жизни личности, индивида, доходящий до взаимного общения.

*  *  *

Приведённые рассуждения ещё в несколько туманных чертах намечают положение человека и живого во вселенной. Оно станет ясным когда мы полнее взвесим картину, открывающуюся нам во вселенной и которую мы обозначили только фразой – капля материи и океан пустоты. В самом деле, какую долю вселенной занимает материя? Окружим нашу планетную систему шаром, радиус которого равен половине расстояния от солнца до ближайших звёзд: длина этого радиуса пробегается лучом света в 1,5 года. Объём этого шара примем за объём нашего мира. Опишем теперь из солнца, как из центра, другую, меньшую сферу, радиусом, равным расстоянию от нашего солнца до крайней планеты. Я допускаю, что материя нашего миpa, скученная к одному месту, займёт не более 0,1 объёма планетной сферы: думаю, что цифра значительно преувеличена. После подсчёта объёмов окажется, что в нашем мире объём, занятый материей, относится к объёму пустоты, как единица к числу, изображаемому цифрой 3 с 13-тью нулями. Это отношение равно отношению 1 секунды к миллиону лет. Відвідайте Вулкан казино та отримуйте щедрі бонуси і незабутні враження від гри. Дізнайтесь більше на https://vin-gazeta.net/ .

По вычислению лорда Кельвина плотность материи соответствующая такому отношению, была бы в десять тысяч миллионов раз менее плотности воды, т.е. находилась бы ещё в крайних степенях разрежения.

Если бы на землю спустился житель Марса и пожелал бы ознакомиться с представлением человека о вселенной, какой ответ дал бы ему добросовестный учёный? На заводе с быстро работающими машинами изготовляют столько белых шаров, сколько секунд в миллион лет. Учёный берет один из них и пишет на его поверхности все известные нам свойства и законы материального мира, так как нашему изучению доступна только материя. Бросив исписанный шар в груду остальных, он подводит к ней марсианина со словами: вот наше представление о вселенной! Обитатель Марса протягивает руку, берёт шар, – конечно, ему попадается чистый – и говорит – пусто, второй, третий и т. д. раз и всё – пусто. Вероятность, что он в своём испытаны вытянет шар, исписанный учёным – ничтожна: на 1 шанс в его пользу приходится столько шансов против, сколько секунд в миллион лет. Гость скажет: «Человек, ты не имеешь представления о вселенной» – и улетит на свою планету!

 «Жизнь есть событие вселенной, имеющее ничтожно малую вероятность». В этом мы находим объяснение неуловимости в мёртвой материи тех признаков, редким сочетанием которых творится жизнь. Всякому маловероятному событию грозят чрезвычайные опасности. Его сохранение требует борьбы.

Во имя этой борьбы совершается тяжкая и кипучая работа естествознания.

Определяется и отношение к жизни необъятного колосса, именуемого космосом. Для него жизнь вообще, тем более жизнь индивида есть «une quantite negligeable».

Жизнь есть пасынок вселенной.

Разумность, причинность, случайность суть понятая человеческие и потому для возможно полного выяснения высказанного взгляда уместно описать естественные способы развития живого с антропоморфной точки зрения. С этой целью мы воспользуемся уже ранее употреблённым приёмом: я представлю себе опять вселенную с хозяином, фабрикующим живое и следящим за судьбой своих фабрикатов. Этот хозяин есть символ сил, творящих, оберегающих и приспособляющих жизнь, естественного подбора и борьбы за существование. Вот как изображается его деятельность естествознанием: его действия и поступки очень медленны; они продолжаются тысячи, десятки и сотни тысяч и даже миллионы лет. Хозяин ничего не может закончить сразу; в свою работу он вносит нескончаемые поправки, и одно дело не один раз противоречить другому.

Что дают в конце концов естественные методы, предоставленные своему собственному течению?

Улетим нашей мыслью со сверхсветовой скоростью в пространство и уловим в нём картины, унесённые когда-то лучами света, отброшенными землёй в различные периоды её истории. Мы увидим жизнь, бьющую ключом на нашей планете во всех царствах природы в течение миллионов веков. Спустимся на землю, и вскроем её кору. Мы увидим совершенно иную, подавляющую картину: сплошное кладбище, и не обычное, привычное нам кладбище индивидов, а вымерших форм, типов, рас – от микроскопических до крупнейших. Кто тот браковщик, с таким широким размахом бракующий не индивиды, а выбрасывающей целые типы из обихода земли?

Этот браковщик скрыт в самых методах изображённой мной естественной истории жизни, в её рождении из случайностей, среди которых она является событием с чрезвычайно малой вероятностью!

Но живое, как все явления природы, развивается в сторону наиболее вероятных форм, наиболее способных к борьбе за жизнь, наиболее устойчивых для данного момента. И в этом направлении появился на земле разум во всеоружии научного знания: это – последняя ставка живого! Последняя ставка!

Кто снимет с жизни облик преходящего момента в эволюции нашей планеты?

И с несомненностью открывается смысл нашего существования,  λογος нашей жизни, величественная задача человеческого гения: охранение, утверждение жизни на земле.