Норма одиночества

Источник: журнал журнал «Знание – сила», №9, 1966 год, автор: Ф. Березин.

Одиночество очень похоже на дождь.
Оно поднимается с моря тёплыми вечерами,
С полей, орошённых ключевою журчащей водой.
И всегда собирается в небе облаками-горами.
Только когда переполнятся белые горы.
Небо кропит одиночеством город.
Моросит одиночество глухо и гулко,
Когда навстречу встают переулки...
Оно заполняет желоба водосточных труб
И печальной рекою стекает вдоль улиц к утру 

Рильке «Одиночество». Перевод автора статьи.

Река одиночества в многолюдном городе... Возможно ли это? И если возможно, если одиночество в многолюдии – не поэтическая выдумка, то что же такое одиночество?

ОДИНОЧЕСТВО И ЭВОЛЮЦИЯ

Мирмекологи (исследователи муравьёв) открыли «эффект группы». Если муравья изолировать от других муравьёв, изолировать осторожно, не причинив ему никакого вреда, то поведение муравья сразу изменится. Исчезнет вошедшее в поговорку трудолюбие, он станет вялым, малоподвижным, «больным». Впрочем, вылечить муравья нетрудно. Его активность сразу возрастает, если вернуть муравья в муравьиное общество, и тем сильнее, чем больше особей будет в этом обществе. Это и есть «эффект группы».

Что это? Исключительное свойство муравья? Но можно вспомнить и другую историю.

Фармакологи искали антидепрессанты, вещества, устраняющие психическую подавленность – депрессию. Чтобы испытывать эти вещества, нужно было создать модель депрессии. В поисках такой модели обратились к «эффекту изоляции». Мыши, рассаженные в клетки поодиночке, становились безучастнее, чем их собратья, живущие в «коллективе». Антидепрессанты увеличивали их внимание к окружающему так же, как у людей, страдающих депрессией, когда их лечили этими веществами. Антидепрессанты вводили крысам. И опять прежде всего у них возрастала общительность. Даже для нормального размножения мышей необходимо, чтобы величина их группы достигла какого-то минимума. Вновь биологическое значение изоляции выступает с экспериментальной чёткостью. Впрочем, стремление к общению, групповое, социальное поведение, очевидно, различны у разных видов животного царства. Стаи волков или стада слонов – вещь обычная, но вряд ли кто-нибудь слышал о стаях тигров или стаях рысей.

Возвратимся к муравью. Приверженность муравья к муравьиной группе – средство обеспечить выживание муравьиного рода. Природа заботится о надёжности своих конструкций. Существуют разные способы повышения этой надёжности. Можно добиться высокой надёжности каждого элемента системы. Но можно повысить число дублирующих элементов и надёжность системы возрастёт, даже при относительной ненадёжности каждого из них. Именно таким способом обеспечивается бесперебойная работа системы «муравейник», многовековую надёжность которой гарантировал естественный отбор – безжалостный ОТК эволюции.

Сложное групповое поведение муравья передаётся из поколения в поколение разработанным до деталей. Муравей похож на автомат с программой, жёстко закодированной в аппарате наследственности. Миллионы лет прошли между появлением муравья и воцарением на земле млекопитающих с высокоорганизованным мозгом. Но природа не отказывается от удачно найденного приёма. Она пользуется аналогичными узлами при создании самых разных конструкций. Крыло мухи, крыло птицы, крыло летучей мыши – разные этапы эволюции, разное устройство, одна и та же способность летать.

Объединение особей одного вида в группу, чтобы увеличить вероятность выживания, тоже довольно древняя находка эволюции. К печальной истории о муравье, погибающем в одиночестве, природа добавила много весёлых и грустных рассказов о колониях пингвинов, смешных и неуклюжих, которым только единство позволяет выжить в окоченевшей Антарктике, о поселениях бобров, совместно строящих плотины, о дельфинах, удивительных существах, которые приходят на помощь к своим собратьям по первому зову, даже с риском для собственной жизни, об обезьянах, таких шумливых и, на первый взгляд, безалаберных, а на самом деле строго соблюдающих неписаные законы групповой иерархии. Эти и многие другие рассказы – только главы бесконечной повести, в конце которой появился человек. И хотя человеческое общество развивалось уже по своим особым законам, инстинкт группового поведения человек получил по наследству.

Из безмерных глубин времени, с дочеловеческой земли приходит к нам страх потери групповых связей. Именно ощущение разрыва этих связей мы называем одиночеством.

ОДИНОЧЕСТВО ВИДЕНИЯ И ОДИНОЧЕСТВО МЫСЛИ

Физическая изоляция – простейшая форма разрыва групповых связей. Простейшая, но не единственная.

Одиночество в многолюдии...

Одна из подобных ситуаций – человек в иноязычной среде. Длительные путешествия в «иностранном окружении» у некоторых людей вызывали такую же тревогу и страх, как и экспериментальная изоляция. У этих людей ослабевало ощущение реальности и даже появлялись галлюцинации. Болезненные расстройства психической деятельности исчезали, как только удавалось восстановить связь с окружающими. Переводчик в подобных условиях мог бы предотвратить заболевание лучше, чем врач. Но перевод не всегда возможен.

В старой восточной сказке трое слепых изучали слона. Один ощупывал хобот, второй – ногу, третий – ухо. Но обобщить свои результаты исследователи не смогли. Один из них считал, что слой похож на змею, второй утверждал, что на дерево, а третий обнаружил сходство слона с лопухом. Все трое говорили на одном языке, а точки зрения казались несовместимыми. Человек, утверждающий, что слон похож на змею, оставался бы очень одиноким в обществе людей, главным убеждением которых было бы сходство слона с лопухом. Таким же одиноким был бы в этом обществе человек, представляющий себе истинные размеры и форму слона. Это не только шутка. История знает немало подобных примеров. Так одинок был и Коперник, не решившийся при жизни опубликовать свою книгу о Вселенной, и проклятый священнослужителями Спиноза (вспомните Светлова – «Месяц, как Спиноза одинокий»).

Одиночество в иноязычной среде можно было бы назвать одиночеством восприятия. Но люди, спорившие о слоне, не только воспринимали разные стороны явления, они были одиноки в своих суждениях об этом явлении. Здесь к одиночеству восприятия добавлялось одиночество мышления.

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ

Вам когда-нибудь случалось подойти к цепной сторожевой собаке, даже мирно грызущей кость? Разумеется, к чужой собаке. Если случалось, вы, наверное, запомнили, как мгновенно изменилось собачье настроение. Благодушное ворчание сменилось грозным лаем, ласково помахивающий хвост замер, шерсть на загривке стала дыбом, нос сморщился, клыки обнажились. Если бы провести исследование различных физиологических систем рассерженного пса, можно было бы обнаружить и другие перемены. В крови оказалось бы больше адреналина, свёртываемость крови повысилась бы, биения сердца участились бы и усилились. Нет надобности перечислять все эти изменения. Важно, что все они произошли в мгновение ока. И внимание собаки, прежде полностью занятое костью, теперь обращено на предполагаемого врага. Уже мгновенность этой перемены заставляет предположить, что она осуществляется из какого-то центра. Непосредственное воздействие на каждый из изменившихся параметров, на каждый включённый и вновь выключенный механизм заняло бы гораздо больше времени. Так, вероятно, потребовались бы годы, чтобы выключить свет в каждой комнате большого города, но это можно сделать мгновенно, повернув рубильник на центральном пульте энергосистемы. Очевидно, существует система, которая сразу, мгновенно способна переключить организм с одной деятельности на другую.

Эта система включает ту деятельность, которая в данный момент наиболее важна.

И, наконец, эта система меняет видение мира. То, что было самым важным при одной деятельности, становится второстепенным при другой. Этот переключатель расположен в древних отделах мозга, его называют неспецифической активирующей системой.

Активирующей – потому, что от её деятельности зависит активность всего мозга. Именно эта система будит нас по утрам и выключается, когда мы засыпаем ночью или падаем без чувств. Она обеспечивает своевременный отклик на важный сигнал, посылая в кору мозга предупреждение: «Вниманию всех, кого это касается!» Она обеспечивает активность клеток коры. Но это не слепая сила. Из всего многообразия нервных клеток она возбуждает активность только тех, которые необходимы для осуществляемой деятельности, и только до тех пор, пока эта деятельность продолжается.

Неспецифической – потому, что эта система откликается на все сигналы, идущие извне и изнутри организма, от всех органов чувств, от нервных окончаний внутренних органов. Она работает независимо от того, какая деятельность осуществляется – погоня за добычей, бегство, еда, утоление жажды. Этот механизм действует и у человека. И опять – независимо от того, играет ли человек в лапту, или создаёт физическую теорию.

Отдельные части этой системы могут быть сильнее связаны с деятельностью, направленной на поиски пищи или на продолжение рода. Но при достаточно большой силе возбуждения в этой системе возникает одна общая реакция.

Работа активирующей системы приводит к тому, что внимание фиксируется то на тех, то на других сигналах, поступающих от органов чувств. Так появляется разница между «смотреть» и «видеть». Если смотрят все одинаково, то видит каждый своё. Это хорошо знает каждый, кому приходилось сравнивать свидетельские показания об одном происшествии или хотя бы читать об этом в детективных романах. Выбор сигналов и очерёдность их зависят от важности сигнала, а важность определяется при сопоставлении его с данными предшествующего опыта. Эта зависимость видения от прошлого опыта проявляется и в большом и в малом. Человек, никогда не видевший огнестрельного оружия и не слыхавший о нем, не обратит внимания на направленный на него пистолет, а то и вовсе не заметит его. Зато у опытного солдата вид огнестрельного оружия вызывает мгновенную реакцию. При беглом взгляде на сочетание букв, составляющих слово, мы нередко видим не это слово, а другое, более связанное с нашим прошлым опытом. Так специалисту по психиатрии случается при беглом взгляде на книжную витрину принимать «Душевые установки» за «Душевные установки», а «Белую горчицу» за «Белую горячку». Эту связь увиденного с прошлым опытом хорошо иллюстрирует один из переводов Маршака:

– Где ты была сегодня, киска?

– У королевы английской.

– Что ты видала при дворе?

– Видала мышку на ковре.

Если деятельность механизма отбора актуальной информации и сопоставление её с прошлым опытом нарушается, человек оказывается в странном мире. В этом мире всё окружающее может казаться увиденным впервые или действительно впервые увиденное представляется знакомым. Ощущение изменённости мира, утрату чувства его реальности подчас оказывается невозможным передать словами. Такое изменение в восприятии окружающего часто сопровождается ощущением потери связи с людьми. Так бывает при некоторых заболеваниях, но, вероятно, это возможно и в тех случаях, где разница видения не достигает степени болезни. Для сохранения же возможности общения необходима если не одинаковость видения мира, то хотя бы сопоставимость его. Человек, чьё видение оказывается несопоставимым с видением окружающих его людей, обречён на одиночество.

Но созданием картины мира и оценкой её только начинается составление программы деятельности. Выбор такой программы может быть различен (и даже противоположен) и при одинаковой оценке. Вспомните беседу Кота с Алисой, в которой Кот называет себя сумасшедшим. Кот приходит к этому выводу, сравнивая своё поведение с поведением Собаки (Собака объявлялась не сумасшедшей по определению): «Собака машет хвостом, когда довольна, и рычит, когда сердита. Ну, а я машу хвостом, когда сердит, и рычу, когда доволен». Такой выбор противоположных программ при одинаковой оценке ситуаций неизбежно скажется на групповых контактах.

НОРМА ОДИНОЧЕСТВА

Собака стремится к общению значительно больше, чем кошка, и поведение её гораздо сильнее зависит от этого стремления. Кошка считается «гуляющей сама по себе». Собаку легче обучить. Это в значительной мере определяется тем, что её побуждения ясны. А потому ясны и методы поощрения, которыми можно пользоваться при обучении. Поведение кошки в большей мере направляется внутренними стимулами. Она неожиданно отворачивается от блюдца с едой и проявляет чудеса изобретательности, чтобы забраться в шкаф с абсолютно несъедобными книгами. Нельзя сказать, что кошка не нуждается в общении, но она больше, чем собака, нуждается в одиночестве.

Очевидно, потребность в общении весьма небезгранична. Она имеет свои границы и в человеческом мире. Потребность вызывает деятельность, направленную на получение удовлетворения. Удовлетворение приводит к выключению потребности – насыщению. Голод заставляет искать пищу, но непрерывно есть нельзя. Разным бывает аппетит и разной бывает потребность в общении. Сложность человеческого мозга создаёт необозримое разнообразие характеров. И у каждого характера своя норма общения и своя норма одиночества.

От чего же зависит норма одиночества?

Случалось ли вам видеть надпись над железнодорожным переездом: «Нормальное положение шлагбаума закрытое»? Очевидно, нужен какой-то сигнал, чтобы шлагбаум открылся. Если бы такой шлагбаум оборудовать автоматической системой, открывающей его, когда к переезду подъезжает одна или несколько автомашин, и закрывающей при приближении поезда, то можно было бы получить шлагбаумы с различным характером, меняя порог срабатывания этой системы. При низком пороге срабатывания на открывание и высоком на закрывание шлагбаум был бы чрезвычайно внимателен к каждой подъезжающей автомашине, едва успевал бы опуститься перед проходящим поездом. При обратном соотношении перед ним бы скапливались колонны автомобилей, тщетно ждущих ещё далёкого поезда. Шлагбаум, предохраняющий наш мозг от непрерывной бомбардировки сигналами, управляется неспецифической активирующей системой. Если он поднимается слишком легко, сосредоточенность на какой-либо деятельности становится затруднительной. Каждый сигнал потребует переключения внимания. Если слишком затрудняется контакт с окружающим, человек действует главным образом в силу внутренних, часто никому не понятных, побуждений. Норма одиночества в последнем случае будет значительно выше. Эти особенности характера скажутся даже в условиях физической изоляции. В такой изоляции можно вновь и вновь изучать переплетение трещин на потолке, но можно уйти из изоляции в переплетение собственных мыслей. Среди обстоятельств, определяющих нормы одиночества, важную роль играет эта пропорция, в которой готовится смесь из сигналов внешнего мира и внутренних запасов информации, смесь, которая в конечном итоге определяет поведение.

Трудно учесть все факторы, определяющие норму одиночества. Но ещё к одному из них приходится снова возвратиться – к вопросу об индивидуальности видения мира.

Чем больше будет отклоняться видение человека от видения окружающих его людей, тем больше будет норма одиночества. Учёный, создавший теорию относительности, по-особому увидел человека, несущегося вслед за лучом света, и пассажира в кабине лифта, падающего с верхнего этажа небоскрёба. Эту особенность своего видения прекрасно понимал Эйнштейн: «Нормальный взрослый человек едва ли станет рассуждать о проблемах пространства-времени. Он полагает, что разобрался в этом ещё в детстве». Но ведь именно Эйнштейну принадлежит мысль о том, что для учёного идеальным местом было бы место смотрителя маяка.

«Я не знаю никого, кто жил бы так уединённо и обособленно, как он. Его огромная доброта, абсолютная порядочность, его социальные идеи, как это ни парадоксально, носят «безличный» характер и кажутся как бы занесёнными с другой планеты», – писал об Эйнштейне польский физик Леопольд Инфельд.

Величайшее своеобразие видения потребовало высокой нормы одиночества. (Это относится не ко всякому своеобразию видения, а только к видению несопоставимому: даже после того, как Эйнштейн по-иному увидел мир, очень немногие были в состоянии взглянуть на него так же). Хочется отметить, что стремление к уединению не мешало Эйнштейну быть человеком высочайшей общественной активности.

Высокая норма одиночества подчас может оказаться полезной. По мнению Бертрана Рассела, «без способности к умственному одиночеству было бы невозможно ни одно из творений человеческого гения». Может быть, не зря в обряд инициации, после которого подросток становился воином, некоторые племена включали и длительное одиночество и не зря столько времени пробыл в одиночестве Гайавата прежде, чем найти маис для своего народа.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ И БУДУЩЕМ

«Медведю вредно жить одному», – утверждает Сетон-Томпсон. Человеку – тем более. Думается, что общество будущего, к которому мы так стремимся, не будет знать одиночества. Развитие техники связи и сообщения сделает невозможной физическую изоляцию. Могущество разума позволит охватить любое видение мира и уничтожит самую возможность одиночества видения и одиночества мысли. Это общество не допустит изоляции ни одного из своих членов, но оно позволит каждому из них разумно определить для себя норму одиночества. Когда-нибудь станет непонятным трагическое смятение горьковского Коновалова, мечтавшего так всё устроить, чтобы люди друг друга понимать могли. «Ведь это совсем, совсем невозможно жить на таком расстоянии один от другого».