Иван Ефремов и «Агни Йога»
Источник: журнал «Наука и религия», №4, 1991 год. Автор: А.Юферова
Встреча с чудесами наяву, которыми манили нас, подростков первого послевоенного поколения, ефремовские «Рассказы о Необыкновенном», произошла у меня неожиданно на выставке полотен Н. К. Рериха в 1959 году. Тогда, вместе с группами очарованных и растерявшихся от новизны и необычности впечатлений зрителей, я, экскурсовод Третьяковской Галереи, вновь и вновь пыталась понять в сверкающей сказочности его гималайских пейзажей природу их неотразимой, живой убедительности. А когда вышел из печати большой, издательства «Гознак», альбом о творчестве Н. К. Рериха, где была помешена моя вступительная статья, мне, как молодому автору, посчастливилось встретиться с Иваном Антоновичем Ефремовым.
Сейчас, спустя много лет, отчётливо помнится поразившее при первой встрече ощущение контраста размеров обычной московской двухкомнатной квартиры и величественной фигуры отворившего дверь её хозяина. Огромного роста, косая сажень в плечах, в свободной серой рабочей куртке, он внимательно просветил меня жёстким излучением светлых пристальных глаз. А потом взгляд смягчился, засветился доверием и даже, показалось, каким-то по-мальчишески задорным выражением. Ни разу за всё так незаметно пролетевшее время наших бесед мне не пришло в голову, что он похож на «пришедшего из будущего» Дар Ветра, героя первого его фантастического романа «Туманность Андромеды», как это виделось А. И. Шалимову. Хотя, прочитав статью «Дар Ветер среди нас», я не могу не признать, что ощущение этого несомненного сходства неосознанно жило во мне, но относясь, так сказать, к прошлому. Очевидно потому, что я увидела Ивана Антоновича уже немолодым, главной его чертой показалась мне не богатырская удаль и сила, но глубокая, какая-то издревле идущая мудрость, и в славянских его чертах я с удивлением узнавала чеканную эпическую пластику давно ушедших великих и мудрых народов.
Конечно, такому впечатлению в немалой мере способствовал и «музейный» интерьер ефремовского дома. Всё в нем было редкостно, доподлинно, чудесно – коллекции минералов, книги по всевозможным отраслям знаний, документальные фотографии, рисунки и картины, настоящие тибетские танки – иконы на шёлке, завораживающие магией строго центрических композиций красочных изображений-символов. По обеим сторонам всегда открытой двери в рабочий кабинет симметрично, «стражами порога», высились два огромных африканских копья с мощными короткими лезвиями, а поодаль стояло и третье – точная деревянная копия боевого копья масаев с длинным и широким остриём. Над входной дверью в квартиру – другой страж – древний буддийский керамический арслан, фантастический лев с хвостом яка – память о трёхлетней комплексной советско-монгольской экспедиции в Гоби, которой Иван Антонович руководил в 1946-1949 годах. Широко известным естественнонаучным её результатом стала уникальная коллекция скелетов исполинских динозавров в Государственном музее палеонтологии, а результатом художественным – документальная повесть «Дорога ветров». Вспоминая и снова переживая те вольные и счастливые дни, Иван Антонович доставал из потаённых своих архивов, показывал и комментировал экспедиционные фотографии. Особенно запомнилось мне описание раскопанного древнейшего захоронения, в котором под неподъёмным даже для экспедиционной лебёдки каменным монолитом лежал огромный, свыше двух метров, костяк человека какой-то неизвестной пока науке домонгольской народности. «Эта находка настолько противоречила всему уже известному и устоявшемуся, что её нельзя было опубликовать», – сетовал Ефремов.
И, конечно, разговор неизменно возвращался к Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов, монгольский отрезок пути которой пролегал в непосредственном соседстве (по гобийским масштабам) с маршрутами экспедиции Ефремова.
«Старого» Рериха Иван Антонович лично не знал, но успел познакомиться и один раз встретиться и побеседовать с возвратившимся из Индии его старшим сыном, выдающимся учёным-тибетологом Юрием Николаевичем Рерихом. По словам жены Ивана Антоновича, Таисии Иосифовны Ефремовой, Юрий Николаевич во многом подтвердил то, что узнал Ефремов об экспедиции Рериха в Монголии. Со знанием дела, трезво анализировал Ефремов ход и особенности легендарной для меня рериховской экспедиции. Но не эти, в общем-то «земные», обычные подробности увлекали меня. Хотелось возможно достовернее и полнее узнать о самых главных, малоизвестных её результатах, о которых коротко поведала в 1965 году публикация в журнале «Международная жизнь», – «Путь к Родине». Кто они, Махатмы Гималаев, приславшие с Н. К. Рерихом в 1926 году послание Советскому Правительству? Раджа-йоги, люди огромного древнего знания, – был ответ. – Того знания, которое представлялось запретным и колдовским европейскому мышлению эпохи христианского средневековья, и, по традиции, – если не колдовским, то сомнительно-мистическим – мышлению нового времени. Но именно наш космический век позволяет и обязывает современную науку трезво и непредвзято оценить это пришедшее из дали тысячелетий драгоценное наследие. Путь его современного нового открытия и возвращения в жизнь особенно труден – «как по лезвию бритвы». Архаична и невежественна косность запрета знания, и так же недопустима и опасна всякая его мистификация, «безответственное, скороспелое любопытство, потребительское к нему отношение».
Поэтому неизменно, полушутя-полусерьезно «Мы чел (чела – ученик. – А. Ю.) не берём» – отвечал он на просьбы обращавшихся к нему романтиков, сразу же обезоруживая и возвращая на землю всех готовых воспарить в «высшие сферы». «Я своё мировоззрение и знание создал сам, а не получил готовым», объяснял Иван Антонович невозможность стать чьим-либо «гуру».
– Но у него и не было свободного времени, чтобы лично учить других. Все своё время и знание он вложил в свои книги, – говорит Таисия Иосифовна Ефремова. Мы ведём разговор в его рабочем кабинете. Теперь это кабинет-мемориал, с большими фотографическими и живописными портретами писателя, с памятными сувенирами, подаренными почитателями его таланта. И так же, как при нём, летит на репродукции со старинной гравюры британский красавец-парусник «Фермопилы», и всё на том же месте, за стеклом книжного шкафа, неприметная на первый взгляд фотография русского броненосца «Ретвизан», о подвиге которого в Цусимском бою Ефремов хотел написать героический рассказ.
Таисия Иосифовна бережно достаёт стопку старых тетрадей. На одной из них, выцветшей за 30 лет, голубовато-серой, обшей, в клеточку, надпись: «1956. Материалы по Великому Кольцу». Это – та из «премудрых тетрадей», как величал их сам писатель, в которой зафиксирована предварительная работа над «Туманностью Андромеды». Среди плотно заполняющих записей по всевозможным энциклопедически широким проблемам – от сугубо фантастических (как «чертёж идеи» биполярной математики) и «обычных», статистических расчётов процентных соотношений воды и суши (70 : 30), оптимальных для развития жизни на планетах, до полного поимённого списка танцовщиц-апсар древнего индийского неба четыре странички убористого текста занимают выдержки «Кое-что важное из А. И.». Каждая фраза обозначена порядковым номером, всего их 86.
На первый взгляд эти отдельные положения не представляют собой какой-либо смысловой целостности. Это скорее глубоко эмоциональный, художественный текст, изложенный размеренным, торжественным, строфическим слогом.
25. Каждый помнит детей, ушедших из дома за счастьем, и сказки всех времён отдают счастье этим детям.
33. Магнитная волна, искра электричества и мысль – эти три путника встречают стремящегося я Беспредельность.
36. Роящийся столб мыслей проникает пространства дальних миров.
54. Только прошедший дисциплину духа может осознать, как сурова действительность свободы.
Здесь космологические положения (70. Космическая жизнь состоит из действия притяжения и отталкивания, иначе говоря, из ритма взрывов и накоплений) переслаиваются нравственно-практическими максимами (57. Умейте поразить тьму лицемерия, но каждый лепесток искренности пусть живёт!) и выводами политико-мировоззренческого характера (56. Человек, отдавшийся очень государственной религии, подобен ослу, несущему неизвестный груз); оценки особенностей религиозного мышления средневековой Европы (11. При средневековом идолопоклонстве Христу голос Фомы Кемпийского звучал протестом) дополняются суждениями о характере древнеиндийских систем (18. Хатха-Йога не должна рассматриваться как самостоятельная. Рост духа обращает её в Раджа-Йогу). И вот он, конец нити, могущий помочь в определении этого законспектированного Ефремовым источника, принадлежащего, по-видимому, и по содержанию, и по слогу одновременно и западной, и восточной традиции:
38. Молитва Шамбале. Ты, позвавший меня на путь труда, прими умение и желание моё. Прими труд мой. Владыка, ибо видишь меня среди дня и среди ночи. Яви, Владыка, руку твою, ибо тьма велика, Иду за Тобою!
В «Выдержках из А. И.» дважды (38 и 65) упоминается легендарная Шамбала, тема которой проходит лейтмотивом и в индийском (цикле полотен Н. К. Рериха, и многотомной «Агни Йоге» («Живой этике»), записанной в 30-40-х годах в Гималаях Еленой Ивановной Рерих. Её образ, «Матери Агни Йоги», со стилизованными чертами прекрасной и мудрой Уты Наумбургской, запечатлел Н. К. Рерих в одной из поэтичнейших своих картин «Камень несущая» («Держательница мира»). Стоя на горном склоне, у самого порога словно видимой в прозрачном кристалле волшебной голубой страны, она несёт в ларце её бесценный дар.
– Да, «Выдержки из А. И.» – это конспект книги «Агни Йога», – подтверждает мою догадку Таисия Иосифовна. – С «Агни Йогой» Иван Антонович познакомился ещё до встречи с Юрием Николаевичем Рерихом. Может быть, он читал её ещё в 30-е годы в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, а, может быть, встретился с нею во время своей экспедиции в Монголию в 1946-1949 годах. Там было много серьёзных специалистов.
Уже само присутствие конспекта Агни Йоги в «премудрой» ефремовской тетради – свидетельство творческой дерзновенности, фундаментальности и ответственности предпринятой в романе «Туманность Андромеды» разработки темы космической коммунистической культуры Земли как синтеза многонациональных историко-культурных традиций народов. На то, как оценивал Ефремов проштудированный им источник, косвенно указывают находящиеся в «премудрой тетради», непосредственно за «Выдержками из А. И.», два небольших фрагмента-тезиса речей главных героев романа – Председателя Совета Звездоплавания Земли Грома Орма и историка Веды Конг. «Никакие документы истории (письменные), – набрасывает писатель речь Веды Конг, не имеют значения для народной памяти, которая фиксирует только знаменитые дела. Но для знаменитых дел народная память очень долга – литература за 11 тысяч лет. наводнения, Атлантида и т. п. Поэтому всякая фальсификация истории путём уничтожения архивов, создания подбора документов, называния мест и городов бесполезны перед столетиями. В этом – народная история сказок, преданий и другого искусства, фольклора полностью расходится с историей так называемой научной, оперирующей письменными источниками и беспомощной перед фальсификацией».
Душой художника и интеллектуальной интуицией учёного-энциклопедиста Ефремов открыл и принял для себя в Агни Йоге красоту и энергию живого, «некнижного», не искажённого знания тысячелетий. Даже при беглом сопоставлении текстов его «Выдержек из А. И.» и прогремевшего на весь мир романа о Великом Кольце их идейно-содержательная близость становится не только несомненной, но подчёркнуто открытой. На протяжении всего романа – почти дословно цитируемые автором чеканные афоризмы «Выдержек».
Так, изменив лишь архаическое обращение «Владыки» на современное «Старшие», Ефремов повторяет текст «Молитвы Шамбале» в «Клятве Геркулеса», которую в его обществе будущего дают все переступающие школьный порог молодые люди, перед выбором наставника на новом этапе жизненного пути. Эту клятву произносит и анализирует в своей лекции психолог Эвда Наль: «Семнадцать лет – перелом в жизни Скоро вы произнесёте традиционные слова в собрании Ирландского округа: «Вы, Старшие, позвавшие меня на путь труда, примите моё умение и желание, примите мой труд и учите меня среди дня и среди ночи. Дайте мне руку помощи, ибо труден путь, и я пойду за вами». В этой древней формуле между строк заключено очень многое, и сегодня мне следует сказать вам об этом». Характерно, что Эвда Наль определяет текст «Клятвы Геркулеса» как древнюю формулу и в её речи можно найти ещё несколько непреложных, актуальных для космического века установок древней мудрости.
«Когда мы говорим «Хочу», мы подразумеваем: «Знаю, что так можно», – говорит Эвда Наль.
Нет личного желания, но непреложность законов материи. Не хочу, но – знаю («Выдержки», 21).
«Когда-то люди называли мечтами стремление к познанию действительности мира» (Эвда Наль).
Учение, которое ведёт к истокам действительности, люди обычно называют мечтами («Выдержки», 16)
«Не обращайте внимания на спады после взлётов души, потому что это такие же закономерные повороты спирали движения, как и во всей остальной материи» (Эвда Наль).
Не обращайте внимания на ныряния и взлёты духа, ибо это могут быть лишь кольца спирали движения («Выдержки», 47).
«Действительность свободы сурова, но вы подготовлены к ней дисциплиной вашего воспитания и учения» (Эвда Наль).
Только прошедший дисциплину духа может осознать, как сурова действительность свободы («Выдержки». 54).
Облекая живой, образной плотью всеобще-императивные формулы «древней мудрости», Ефремов делает их средством характеристики своих героев будущего. Они становятся конкретными, содержательными формами масштабного и свободного мышления историка Веды Конг. «Веда Конг думала о подвижном покое природы и о том, как удачно выбираются всегда места для постройки школ. Важнейшая сторона воспитания – это развитие острого восприятия природы и тонкого с ней общения. Притупление внимания к природе – это, собственно, остановка развития человека, так как, разучаясь наблюдать, человек теряет способность обобщать».
Приостановка осознания духа – притупление внимания к явлениям природы. Ризучаясь наблюдать, человек теряет способность синтеза («Выдержки», 14).
Глубокое диалектическое положение «неаристотелевой логики» Агни Йоги ключевой момент в речи Председателя Совета Звездоплавания Грома Орма: «Мы решаем проблемы использования производительных сил в крупном масштабе, отбросив мелкоутилитарные приспособленческие тенденции старой экономики. Однако и до сих пор иногда люди не понимают момента удачи, потому что забывают о непреложности законов развития. Им кажется, что строение должно подыматься без конца. Мудрость руководителя заключается в том, чтобы своевременно осознать высшую для настоящего момента ступень, остановиться и подождать или изменить путь.
Люди обычно не понимают момент удачи. Им кажется, что строение должно подниматься без конца, вне всяких строительных законов. («Выдержки», 17).
При сопоставлении текстов «Гуманности Андромеды» и «Выдержек из А. И.» нельзя не видеть, как планомерно и многогранно введены писателем их мысли-указании в идейно-композиционную структуру романа от самого поверхностного, описательно-сюжетного уровня до самых глубоких концепционно-образных и жанрово-стилевых его планов.
Вот на страницах книги появляется яркий фрагмент жизненного уклада общества будущего – «Праздник Пламенных Чаш», весенний радостный праздник женщин, возродивший древнеиндийский обычай «выбирать красивейших женщин, которые подносили отправлявшимся на подвиг героям боевые мечи и чаши с пылавшей в них ароматной смолой». В этой сцене Ефремов, всегда с особым увлечением изучавший историю танца с древнейших времён и до наших дней, развёртывает в зримые образы одну из завершающих записей своих «Выдержек»: «Как пылала смола в чашах древних и жена возносила чашу, опираясь на меч подвига» (84).
Сцена Праздника Пламенных Чаш – это, в свою очередь, непосредственный пролог к событиям дерзновенного опасного Тибетского опыта – первого межгалактического контакта (с планетой Эпсилон Тукана Туманности Андромеды). Крылатые фразы «Выдержек» (4, 9, 10) – «Каждая ошибка, совершенная для Нового мира, превращается в цветок смелости» (4). «Лучшую песню поём дерзновению» (9); Самый маленький обратился к зажигающимся звёздам и сказал: «Здравствуйте, братья!» (10) – фактически являются эпиграфами к этой главе.
«Последствия действия можно заживить лишь действием» (1), «Слово раскаяние отсутствует в словаре Сензара. Оно заменено выражением «Разумное сотрудничество» (2)– эти записи из «Выдержек» послужили писателю отправными при создании глав «Остров Забвения» и «Ангелы неба», повествующих о раскаянии и самоосуждении Мвена Маса, одного из главных участников Тибетского опыта, о его возвращении к жизни современников, о восстановлении погибшего спутника № 57.
Запись 67: «Разве герои древности похожи на героев современности? Разве герои древности нуждались в запасе неистощимого энтузиазма? Их подвиги были кратки, и один взрыв огня мог напитать их энергию» – звучит идейно-образным лейтмотивом завершающей главы романа, в которой экипаж звездолёта «Лебедь» отправляется в невозвратный 140-летний полёт к планете зелёного солнца Ахернара.
И центральная идея романа мысль о новом человеке-герое, «ненасытном в подвиге», как о норме для общества будущего, – также находит своё подтверждение в записи 61: «Герой, истинно, ненасытен в подвиге».
Атмосферой подвига, высокой героики в романах Ефремова люди будущего окружены с малых лет с первых мгновений появления на свет, как в исключительном случае с родившимся в звездолёте Эргом Ноором, увидевшим «своё первое небо» в системе двойной звезды Теты Волка – «чёрное, с чистыми огоньками немигающих звёзд и двумя солнцами невообразимой красоты – ярко-оранжевым и густо-синим». Со времени свершения каждым молодым землянином опасных и тяжких «подвигов Геркулеса» открывается нескончаемая дорога труда, познания и восхождении Высоким, торжественным и одновременно лаконично-репортажным, «утверждающим» слогом описываются в космических романах Ефремова незабываемые, видимые и переживаемые его героями, дарованные им судьбой, венчающие их подвиг, сцены рождающейся в опасностях героической красоты («Опасность есть венец подвига», (44)). Это картины победного прорыва давящего мрака планеты железной звезды; трагической экспедиции к «планетам-жемчужинам» Веги; восстановительных работ на спутнике на высоте 57 тысяч километров над Землёй; вхождения в «нуль-пространство»; полёта в «бурях аммиачного снега» Плутона; содрогающихся земных недр в титановых рудниках под Южной Америкой и т. д. Эти, как и многие другие, героические пейзажи романов Ефремова воспринимаются прямым продолжением «отгранённых» его «изящным и холодным стилем» (в оценке А. Толстого) реальных чудес ранних «Рассказов о Необыкновенном». Приобщая читателя к ежеминутно творимым на Земле, сию минуту рождающимся подвигам, выхватываемым крупным планом из тысяч других, писатель вновь возвращается к ним спустя 300 лет, давая уже ретроспективно легендарную их интерпретацию устами другого историка. Фай Родис, героини романа «Час быка», вспоминающей о героях древности Рен Боле, Мвене Масе, о Дар Ветре и Веде Конг, о легендарных пионерах заселения Ахернара (то есть, о героях осуществившегося полёта «Лебедя»).
Для «Туманности Андромеды», так же, как и для всех более поздних романов Ефремова, характерна особая «атомистическая», многоцентрово-динамическая композиция, широчайшая временно-пространственная и причинно-следственная связь ситуаций, событий, судеб, характеров. Невольно вспоминается запись в «Выдержках»: «Неисчислимы слои паутины кармы, связывающие самые разнородные существа» (40). Неслучайно жанр «Туманности Андромеды» вызывает такое обилие определений: «роман-энциклопедия», «роман-утопия»; «социально-философский роман». А можно было бы назвать её и «космическими хрониками», поскольку в них автор описывает становящуюся на его глазах «реальную историю» космического будущего, находясь в самых горячих точках её стремительного потока. Или – «поэмой в прозе о Беспредельности», поскольку в ней он вдохновенно воспевает открывающиеся «взлетевшему» человечеству бесконечные горизонты блистающего мира звёздной Вселенной.
Перенасыщенность информацией – характернейшая черта произведений Ефремова, подчас оборачивающаяся калейдоскопическим мельканием сюжетов и образов. Но неизменно в них убеждает непосредственность и яркость как бы воочию видимого, чудо предстояния несомненной реальности, которая, как и факты жизни, не требует доказательств. И в неиссякаемо-щедром творении образов стремительных потоков жизни могучей зрительной энергией и памятью геолога и палеонтолога, дисциплинированных и насыщенных самостоятельным чтением великой миллиарднолетней книги природы, Ивана Ефремова настраивала и вдохновляла «самоотверженная» Агни Йога. Спрессованная в её мозаически пёстрых строфах нравственная н интеллектуальная энергия стала для писателя-учёного тем чудесным «кремнем», из которого его талант щедро высекал пламя художественных образов. Максимы «Живой этики» вдохновили писателя на создание целого нового народа не условно-фантастических, но осязаемо-реальных образов людей коммунистической Земли, помогли развернуть огромную панораму героических человеческих характеров уходящей в беспредельность спирали эволюции.
Герои романов Ефремова – Ганс и Эрис в «Таис Афинской», Иван Гирин и Сима, Даярам Рамамурти и Тилоттама в «Лезвии бритвы». Веда Конг и Дар Ветер, Чара Нанди и Мвен Мас – в «Туманности Андромеды» – это люди вечного поиска и светлого нравственного потенциала, непримиримые борцы со злом во имя Добра, Истины и Красоты. Венчают эту восходящую ефремовскую спираль героев образы новых людей Земли Эры Встретившихся рук, которой приложил путь воспетый в «Туманности Андромеды» дерзновенный тибетский опыт. Герои романа «Час быка», принесшие своим задыхающимся в аду бесправия и невежества братьям всё безграничное космическое знание и самоотверженную помощь Земли, предстают перед жителями опустошённого, изверившегося Торманса в обличье легендарных Раджа-йогов древности [«Фай Родис – это Раджа-Йог» – подчёркивал в разговоре с автором статьи И. А. Ефремов]. И вместе с тем их образы полны глубокой человечности, теплоты и обаянии, они убеждают узнаваемой портретностью реалистических характеров-типов.
Лирический герой Ивана Ефремова – человек, прочно стоящий на Земле, чувствующий и осознающий свою неразрывную, кровную с ней связь и свою ответственность за неё. И всегда над ним, ведя его мечту всё вперёд и выше, «прорезая световые облака Млечного Пути, сияет распростёртый Лебедь, вытянув длинную шею в вечном полёте к грядущему», горят те же мириады солнц бесконечных миров, которые открывают людям своими «звёздными рунами» тайны мироздания на полотнах Николая Рериха.
Николай Рерих и Иван Ефремов! Счастливое сцепление этих имён, сохраняя для меня всё очарование редчайшей, «дарованной судьбой», субъективной случайности, открывает в то же время свою внутреннюю непреложную объективную логику. Теперь это сопоставление видится доказательным утверждением явления современной науке новой исследовательской проблемы, столь же увлекающе манящей, сколь и грандиозно необозримой. Как две стыкующиеся, каждая своим неповторимым и ярким блеском светящиеся грани единого целого, живопись и искусство слова всемирно прославленных художника-мыслителя и писателя-учёного проявляют проступающий рельеф неуклонно растущего в пространстве отечественной художественной культуры XX века кристалла крылатого космического устремления. И убеждающую, острую достоверность реальности его явления сообщает самая разительная контрастность этих граней. Если в полотнах Рериха идеи космической эволюции воплощены в образах фольклорно-романтических, то живой плотью романов Ефремова стала полная борьбы, страданий и побед прогнозируемая им история человечества. В метафорически-условных полотнах мистериях Рериха Великая Матерь Мира напитывает светом духа и мысли всё существующее, и сияющие сказочные цветы этого живого огня плывут в синеве вечности. В романах Ефремова «роящийся огненный столб мыслей» устремляется в открытый космос с вершины Кении посылкой объединённой энергии всех силовых станций Земли; и пронизывающая межгалактические пространства, несущаяся сквозь дали световых лет всепроникающая космическая мысль есть результат направленных передач Великого Кольца высших цивилизаций.
Ефремов неизменно стремится дать материалистически-научно доказательным, открытым текстом, в земных, реалистических образах то, что в картинах «идеалиста» Рериха облечено в плоть сокровенного иносказания. За каждой из этих методологически-полярных творческих концепций – глубокая личностная убеждённость в настоятельном, не терпящем отлагательств, обращении внимания современных землян к теме актуальной огненной Беспредельности. В этой воинствующей убеждённости, вдохновенной программности её авторского утверждения тайна неизменной, все растущей для человека конца XXвека притягательности и светоносных полотен Николая Рериха, и героико-романтических книг Ивана Ефремова – их, закономерно становящихся явью наших дней, вчера ещё казавшихся фантастическими, «мечтаний».
Примечания редактора
Выписки «Кое-что важное из АИ» были сделаны И. А. Ефремовым из 4-й книги сериала «Агни Йога» – Агни Йога, Знаки Агни Йоги, Рига, 1929.
С 1989 года сериал «Агни Йога» выходит в Риге и Новосибирске.
Выписки проверены по изданию Рериховского общества при НООСИД: Агни Йога. Новосибирск. Изд-во «Сибирь – XXI век», 1990.