Подсчёт голосов 1/2

Источник: Журнал «Компьютерра», №5 (577) за 8 февраля 2005 года. Картинки современные, надёргал из Сети.

ОСОЗНАННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ВЫБОРА

Александр Милицкий

Как говорил сэр Уинстон Черчилль, демократия – наихудшая из форм правления, но ничего лучше так и не удалось придумать. И хотя кухарка, вопреки надеждам Владимира Ульянова, наверняка не сумеет хорошо управлять государством, а десять миллионов леммингов запросто способны отправиться в самоубийственное путешествие, прыгнув с обрыва, – вряд ли какой-то иной строй, помимо демократии, может решить проблему легитимизации власти в современном мире. Времена, когда право правителя на трон ни у кого не вызывало ни малейших сомнений благодаря сиятельной родословной или благословению, полученному от Папы Римского, похоже, миновали окончательно и бесповоротно. Чтобы граждане добровольно соблюдали законы, платили налоги и выполняли распоряжения правительства, право власть имущих на власть должно быть освящено процедурой всенародного выбора, – раз уж разговорами о её божественном источнике никого нынче не проймёшь.

При этом, как легко видеть на примере выборов, прошедших недавно на Украине и в США, принятая сегодня в большинстве стран процедура голосования крайне уязвима по отношению к разнообразнейшим злоупотреблениям и фальсификациям. И совершенно неважно, используются ли при этом архаичные бумажные бюллетени или электронные машины. Дело в том, что демократические выборы уязвимы на системном уровне.

Слабое звено

Главной проблемой является невозможность совмещения двух требований, ключевых для демократической системы. С одной стороны, волеизъявление граждан должно быть тайным, чтобы никто из них впоследствии не мог подвергаться преследованиям властей или политических противников из-за «неправильно отданного» голоса. С другой же – результаты голосования должны определяться и при необходимости перепроверяться таким образом, чтобы сделать невозможной фальсификацию результатов, кто бы ни пытался её устроить. Легко видеть, что эти требования противоречат друг другу.

Построить неуязвимую для подтасовок процедуру проще простого – достаточно ввести открытое поимённое голосование. В этом случае каждый избиратель сможет проверить, верно ли засчитан отданный им голос, да и самостоятельно убедиться в правильности общего итога сможет любой желающий, – однако об анонимности тогда придётся забыть. С другой стороны, брошенные в урну бюллетени имён не имеют, – но вот возможности контроля со стороны общественности за правильностью результатов оказываются очень и очень урезанными. Нынешние процедуры, призванные найти компромисс между прозрачностью и анонимностью, увы, с этой задачей справляются весьма посредственно, – если рассмотреть их с точки зрения информационной безопасности, обнаружится дыра на дыре.

Каковы основные уязвимости более или менее типичной электоральной процедуры, – в том виде, в каком она реализована в России, на Украине или в США? В данном случае мы, разумеется, будем говорить только о технических возможностях фальсификаций, а такие нарушения, как агитация в день выборов или подкуп избирателей, оставим за кадром. И, как и подобает в разговоре об информационной безопасности, будем рассматривать в качестве потенциально слабого звена всякого человека, имеющего отношение к процедуре выборов, – от рядового избирателя до члена избирательной комиссии любого уровня и наблюдателя от любой организации.

Первой очевидной дырой является сложность контроля «поголовья» избирателей. К какому избирательному участку приписан конкретный Джон Смит или Грицко Незовибатько? Во время недавних выборов в «цитадели свободы и демократии», где водительские права являются полноценным документом, а всяческие регистрации и прописки не в чести, на многие избирательные участки, по свидетельству очевидцев, мог прийти любой гражданин, желающий проголосовать, – и такая возможность предоставлялась ему без лишних формальностей. Если воинствующий сторонник одной из партий, выполнив свой гражданский долг, решил бы сесть в автомобиль и доехать до соседнего участка, чтобы проголосовать ещё раз, – воспрепятствовать этому в рамках существующей процедуры и даже выявить сам факт нарушения вряд ли оказалось бы возможным.

Примечательно, что во многих только-только «обучающихся демократии» отсталых странах, где бюрократический учёт населения практически отсутствует и даже сколько-нибудь полных списков избирателей зачастую нет, эта проблема – видимо, в силу её более высокой актуальности – решена давно и эффективно. Каждому посетителю избирательного участка при голосовании наносится на руку отметка трудносмываемой краской, – и обладателя «клейма» развернут от входа на любой другой участок. Это максимально защищает от многократных голосований и вообще наилучшим образом позволяет проводить выборы, скажем, в кочевых племенах, где нет ни списков избирателей, ни даже документов у большинства из них, – однако и такой сценарий не избавляет от возможных манипуляций. Например, иностранный гражданин или достаточно взросло выглядящий несовершеннолетний точно так же может получить на ладошку цветную отметину и разочек опустить бюллетень в урну.

На территории бывшего СССР, где учёт и контроль народонаселения поставлен чётко, избиратели во многих государствах приписываются к участкам по месту жительства с помощью технологии, отлаженной ещё во времена советской прописки. На избирательных участках имеются точные списки, согласно которым бюллетени выдаются под роспись по предъявлении паспорта. Это несколько сужает спектр возможных фальсификаций, но, увы, полностью их не исключает. Не везде продумана система голосования по открепительным удостоверениям, – на Украине в момент второго тура недавних выборов этот документ не являлся одноразовым, что позволяло его обладателю проголосовать на различных участках несколько раз (так называемая «карусель»). Но даже там, где подобные дыры тщательно заделаны, простор для злоупотреблений достаточно широк, потому что, кроме не в меру ретивых сторонников того или иного кандидата, существуют ещё и члены избиркомов, которые теоретически должны быть беспристрастными и независимыми, но на практике являются живыми людьми со своими политическими предпочтениями и финансовыми интересами.

Как известно, даже в СССР, граждане которого все как один голосовали за нерушимый блок коммунистов и беспартийных, явка на выборы никогда не равнялась 100%. В современных демократических странах доля «уклонистов» может достигать 20-30%, а то и почти 50% (если больше – выборы, как правило, признаются несостоявшимися). Кто-то вполне сознательно дистанцируется от политики; кто-то не ходит на выборы, если среди кандидатов нет ни одного полностью его устраивающего; кто-то предпочитает провести выходной день за городом на даче, а кто-то внезапно заболел, не позаботившись об организации волеизъявления на дому, – вариантов масса. К моменту завершения голосования на любом избирательном участке остаются кипы неизрасходованных бюллетеней. Если член избирательной комиссии, улучив момент, заполнит часть этих бюллетеней и бросит в урну – он сможет повлиять на результаты выборов. Да, конечно, бюллетени выдаются гражданам под роспись, – но кто будет проводить графологическую экспертизу закорючек, проставленных в ведомости, если жалоб не поступало? А «уклонист», ковыряющийся на своей дачной грядке, даже и не узнает, что, оказывается, отдал голос за того или иного кандидата. И если статистика явки избирателей по какому-то участку вдруг стремительно подскакивает в последний час голосования, – это повод присмотреться к творящимся там делам повнимательнее.

Впрочем, вытворять такие фокусы от лица живых граждан – дело рискованное. Все же существует мизерная вероятность, что запыхавшийся избиратель, вбежавший на участок за три минуты до закрытия, обнаружит себя уже «проголосовавшим» по документам и поднимет скандал, чреватый уголовной ответственностью для фальсификатора. Куда проще иметь дело с «мёртвыми душами». Никакие избирательные списки не корректируются в реальном времени – это попросту невозможно, – и потому в любом из них заведомо есть лица, которые уже умерли или переехали. Преставившаяся за неделю до выборов одинокая пенсионерка вряд ли будет жаловаться на то, что от её имени кто-то опустил в урну бюллетень.

При традиционной организации голосования – со списками и опускаемыми в урны избирательными бюллетенями – наиболее совершенной, хотя технически и самой сложной процедурой фальсификации является подмена бюллетеней. Если коррумпированные члены избиркома изымут бюллетени из урны, а на их место подложат такое же число с «правильными» результатами, – никакая даже самая тщательная проверка не выявит подлог. Количество опущенных в урну бюллетеней будет в точности соответствовать числу проголосовавших, – безо всяких там «мёртвых душ» и поддельных подписей. При появлении сомнений эти бюллетени можно будет повторно пересчитывать хоть до посинения, – результат-то не изменится. Каждый избиратель, конечно же, будет знать, за кого отдал голос конкретно он, – но возможности проверить адекватность конечных результатов, благодаря принципу тайного голосования, у него не будет.

Впрочем, провернуть подобный фокус в одиночку все же нереально. Для предотвращения таких эксцессов предпринимается ряд мер, – пустые урны перед началом голосования опечатывают в присутствии наблюдателей, процедура их вскрытия и пересчёта также чётко регламентируется. Чтобы подобная афера стала возможной, требуется сговор достаточно большого числа членов избиркома и наблюдателей, если таковые присутствуют на участке. Куда проще бросить в урну некоторое количество лишних бюллетеней, – с этим справится и партизан-одиночка.

Разумеется, элементарная проверка покажет, что число отданных голосов превышает число проголосовавших избирателей. Однако если лишних бюллетеней будет не слишком много, суд вряд ли признает результаты недействительными, – в то время как – и США с Украиной тому пример – итог выборов порой определяется считанными процентами. Отделить же «чистые» бюллетени от «нечистых», после того как они уже опущены в урну, увы, нереально. Видимо, именно благодаря махинациям такого рода и появляются формулировки вроде знаменитого «итоги голосования были сфальсифицированы, так что установить, кто набрал больше голосов, не представляется возможным».

Злонамеренный член избиркома может приложить руку к результатам выборов и наоборот, играя на понижение голосов, отданных за соперника, – если на стадии извлечения бюллетеней из урны и их сортировки незаметно изымет некоторое количество тех из них, что были отданы за нежелательного кандидата. Поскольку среди определённой части электората принято выражать протест, получая на руки бюллетени и унося их с собой, – «недостача» отданных голосов по сравнению с числом граждан, принявших участие в выборах, существует практически всегда, и ни избирательные комиссии, ни суды не склонны рассматривать её в качестве признака фальсификации. При наличии соответствующей оказии на стадии сортировки и подсчёта можно ещё и подложить «правильные» бюллетени вместо недостающих, – в этом случае подлог тоже не удастся обнаружить на последующих стадиях. Наконец, можно испортить «вражеские» голоса, сделав их недействительными. Например, в России недействительными признаются бюллетени, содержащие проставленные избирателем знаки более чем в одном квадратике. Укромно пристроившийся в уголочке человечек, занятый сортировкой и спрятавший в ладони авторучку, вполне способен одним незаметным движением руки над бюллетенем сделать его непригодным для дальнейшего обсчёта.

Наконец, анекдотическим, но довольно эффективным средством технической фальсификации, впервые появившимся на недавних украинских выборах, являются ручки с «исчезающими чернилами» в кабинах для голосования на тех участках, «неправильные» результаты для которых достаточно уверенно предсказуемы. Подменить авторучку в закрытой кабинке, в принципе, способен любой ангажированный избиратель, – и для этого ему не обязательно иметь сообщников среди избиркома.

Разумеется, теоретически электоральная процедура строится так, чтобы выборы на всем их протяжении были прозрачными и контролируемыми, – тут и коллегиальность избирательной комиссии, и институт наблюдателей, и чётко регламентируемые процедуры опечатывания и вскрытия урн, подсчёта голосов и т. п. В реальности, однако, дела обстоят далеко не так радужно. Конкретный член избирательной комиссии может оказаться нестойким по отношению к подкупу, запугиванию или шантажу, даже если сам не имеет никаких политических предпочтений.

Международные наблюдатели и наблюдатели от правозащитных организаций малочисленны и физически не в состоянии контролировать ситуацию на всех участках; основная же масса наблюдателей является представителями той или иной участвующей в выборах стороны и беспристрастной быть не может. Главная задача партийных представителей – добиться победы своей стороны, помешав противникам организовать фальсификацию. Изначальная психологическая мотивация тут строится таким образом, что даже если каждый из таких наблюдателей и не опустится до собственноручных нарушений, – далеко не факт, что он не закроет глаза на некорректные действия своих союзников. Когда каждый из них зорко следит за тем, чтобы не допустить нарушений со стороны противника, – «система сдержек и противовесов» будет работать достаточно эффективно, – но только в случае, если все они представлены на каждом участке. Теоретически это требование может быть реализовано в государствах, где значительная часть населения имеет внятные политические предпочтения и проявляет гражданскую активность, – таких как Соединённые Штаты (у которых, впрочем, свои многочисленные проблемы). В России же, например, на момент последних президентских выборов в избирательные списки было внесено более 108 млн. граждан. В соответствии с требованиями закона один избирательный участок должен приходиться на 3 тысячи избирателей, то есть общее их число по Российской Федерации превышает 36 тысяч. Мало кто из действующих сегодня партий или независимых кандидатов в президенты может выделить столько активистов для контроля хода выборов.

Да и само по себе присутствие пусть даже самых беспристрастных наблюдателей ещё не является гарантией от нарушений. Ведь выборный день – это утомительнейший марафон, который начинается рано утром, ещё до открытия избирательных участков, и заканчивается далеко за полночь. И члены избирательной комиссии, и наблюдатели – живые люди, со всеми вытекающими последствиями. Они утомляются и испытывают сонливость, отлучаются на обед и в туалет, с течением времени их внимание ослабевает. Поэтому одна-единственная затесавшаяся на участок «паршивая овца» почти наверняка сумеет улучить момент для того, например, чтобы положить в урну лишние бюллетени или незаметно проставить в ведомости закорючку за не явившуюся «мёртвую душу».

Пирамида риска

Подсчёт голосов и передача результатов вверх по инстанциям – звено не менее уязвимое, чем процесс голосования непосредственно на участке. Об электронных системах, где волеизъявление производится простым нажатием кнопки, и говорить нечего, – любой программист или сисадмин прекрасно знает, как несложно, при наличии администраторских полномочий, заставить компьютер выдать нужный результат независимо от того, кто там на какие кнопки нажимает. Приблизительно так же дела обстоят и с серверами, на которых, в случае электронного голосования, производится суммирование результатов, поступающих с разных участков, – был бы административный пароль. Сертификация, пломбирование корпусов и тому подобные меры предосторожности – тоже не панацея. Если уж взлом самых что ни на есть сертифицированных электронных кассовых аппаратов с обнулением фискальной памяти и вводом в неё произвольно заданных данных поставлен народными умельцами на поток и является сегодня целой отраслью высокотехнологичного теневого бизнеса, – ожидать, что с машинами для голосования будет иначе, по меньшей мере наивно. Был бы платёжеспособный спрос, а уж предложение найдётся.

В случае с традиционной технологией голосования возможностей для фальсификации заметно меньше, – благодаря так называемому «бумажному следу». Тем не менее, они остаются.

Первое уязвимое звено – связь между изъятыми из урн бюллетенями и протоколами избирательных комиссий, являющимися в дальнейшем основными документами. Если в протокол чьими-то стараниями или вследствие технической ошибки попадут неверные результаты, – теоретически их можно проверить, пересчитав бюллетени заново. Однако на практике такая проверка является весьма трудоёмким процессом, и для её инициализации требуются веские основания. Понятно, что если число отданных голосов вдесятеро превысит списочный состав избирателей, проверка будет произведена. Если же результаты в протоколе будут выглядеть правдоподобно, – ожидать её не приходится. К тому же известны случаи, когда оригиналы бюллетеней попросту не доживали до момента пересчёта голосов, – то ли по злому умыслу, то ли по вполне естественной безалаберности.

Правда, вероятность подобного нарушения довольно невелика, – протоколы составляются при полном кворуме избирательной комиссии, в присутствии всех наблюдателей, а зачастую – и перед телекамерами. Однако при успешной фальсификации ущерб окажется не в пример выше по сравнению с эффектом от подброшенной в урну пачки бюллетеней, – так что риск (в том смысле, как его понимают в страховом деле, – то есть произведение вероятности нежелательного события на величину наносимого им ожидаемого ущерба) остаётся высоким.

Следующая стадия – передача информации в вышестоящую инстанцию. В России на сегодняшний день никакие электронные системы, включая пресловутую ГАС «Выборы», не используются для официальной передачи результатов и служат лишь для целей мониторинга, – так что о происках злобных хакеров пока можно не беспокоиться. Однако если на заседании избирательной комиссии будет принят один протокол, а в вышестоящий избирком отправится другой, – это может остаться незамеченным. По крайней мере, после нашумевшего случая, когда Госдума долго обсуждала и вносила поправки в законопроект, а перед окончательным голосованием по его принятию на руки депутатам был выдан совершенно другой текст, – подобная возможность несбыточной не выглядит.

Эти две стадии повторяются ненулевое число раз. Только карликовые государства могли бы себе позволить, чтобы центральная избирательная комиссия принимала и обрабатывала результаты непосредственно с участков. В остальных же странах система избиркомов имеет пирамидальную структуру с числом уровней, зависящим от численности населения и государственно-административного устройства. Избирательная комиссия принимает протоколы с нижестоящего уровня, суммирует результаты, составляет свой протокол и отправляет его наверх, – пока не дойдёт до центризбиркома. При каждом таком подсчёте существует риск, что итоговая сумма не будет соответствовать исходным данным или что сообщение будет подменено по пути.

Впрочем, как уже говорилось, вероятность фальсификаций такого рода довольно мала, – протоколы избирательных комиссий различных уровней в большинстве демократических государств публикуются, что даёт возможность провести независимую проверку любому желающему. Основной зоной риска являются избирательные участки, – как на стадии голосования, так и при подсчёте бюллетеней и составлении итогового протокола.

Автор выражает признательность Андрею Свердличенко за обсуждение, оказавшееся весьма полезным при подготовке этого материала.

НЕ ВАЖНО, КАК ГОЛОСУЮТ…

Бёрд Киви

Для всякого человека, следящего за событиями в мире, уже давно не новость, что внешне демократичная процедура всенародных выборов широко используется в качестве удобной ширмы для политических манипуляций. Новость здесь то, что масштабными махинациями с результатами выборов занимаются, похоже, не только в странах с богатым тоталитарным прошлым, вроде республик бывшего СССР, но и в государствах, традиционно считающих себя оплотом демократии. Причём далеко не последнюю роль в этих метаморфозах играют компьютерные системы голосования, ярчайший пример чему дают Соединённые Штаты Америки.

Хайтек-воровство голосов?

Раз в четыре года в Конгрессе США проходит довольно скучная процедура, официально завершающая избрание нового президента страны на очередной срок. Суть её сводится к формальному подсчёту и утверждению голосов выборщиков, уполномоченных каждым из штатов проголосовать за того или иного кандидата. Новый президент к этому времени фактически уже выбран, так что к происходящему конгрессмены привыкли относиться как к чистой формальности и решают вопрос максимально быстро.

Но на этот раз, в январе 2005-го, несколько законодателей от Демократической партии превратили упомянутую процедуру утверждения в жаркие дебаты о справедливости выборов в штате Огайо (сыгравшем решающую роль в выборах президента США на ближайшее четырёхлетие). Ничего подобного не бывало уже почти полторы сотни лет, с 1877 года. И если взглянуть на проблему чуть шире, то причиной нынешних споров в Конгрессе были не столько разногласия по поводу правильного учёта мнения избирателей Огайо, сколько недоверие значительной части американцев к компьютерным технологиям организации выборов.

В наиболее острой форме (и за пределами американского Конгресса) суть конфликта выразила группа диссидентов, возглавляемая чернокожим демократом Джесси Джексоном и Клиффом Арнебеком (Jesse Jackson, Cliff Arnebeck), юрисконсультом организации «Альянс за демократию», прямо обвиняющая президента Буша и его соратников в «хайтек-воровстве голосов избирателей».

По словам Джексона и поддерживающих его людей, анализ результатов выборов в Огайо показывает, что в целом кандидат республиканцев получал больше голосов в тех округах, где для учёта бюллетеней применялись компьютерные системы учёта, что порождает вопрос, а не были ли эти машины специально «откалиброваны». Кроме того, в суммарном подсчёте голосов за кандидата демократов отмечены существенные расхождения с результатами социологических опросов, а на участках, традиционно голосующих за демократов, было установлено слишком мало машин для голосования (что порождало многочасовые очереди, стоять в которых пожелали далеко не все).

Все эти обвинения были выдвинуты, что называется, по горячим следам, ещё в ноябре прошлого года, сразу после дня выборов. К январю 2005-го страсти поостыли, никто из лидеров Демократической партии так и не решился прямо бросить оппонентам обвинение в краже голосов и манипуляциях итогами выборов – ибо бесспорных документальных подтверждений тому не нашлось. Однако тяжкий осадок и смутное ощущение угрозы демократическим устоям страны у людей все же остались. Именно поэтому две женщины-политика, конгрессмен Стефани Табс Джонс (Stephanie Tubbs Jones) и сенатор Барбара Боксер, сочли необходимым выступить с формальным опротестованием справедливости подсчёта голосов избирателей в Огайо. Этот протест дал официальный повод (всего лишь второй раз за всю историю США) для обсуждения в Конгрессе того, насколько честно организованы ныне выборы в государстве, называющем себя главным блюстителем демократии на планете.

Чем завершилась дискуссия, вряд ли интересно рассказывать, поскольку обе палаты Конгресса США уверенно контролируют республиканцы, да и большинство конгрессменов-демократов не пожелало «компрометировать» себя участием в столь сомнительной и непатриотичной кампании. Гораздо интереснее было бы написать о роли в этой истории четырёх-пяти рассерженных женщин, которые со свойственной слабому полу интуицией чувствуют несправедливость и угрозу гораздо острее мужчин – пусть и не располагая явными свидетельствами о злоупотреблениях. Но тогда повествование потянет скорее на повесть или даже роман. А потому ограничимся лишь кратким обзором тех фактов, что порождают у людей подозрения относительно нечистоплотных действий вокруг компьютерной техники для организации выборов. Сколь убедительны эти факты – решайте сами.

Машины и люди

В США нет единого национального стандарта на машины для голосования, поэтому каждый штат и даже округ выбирает и закупает оборудование самостоятельно, с помощью полудюжины американских частных фирм-изготовителей. Примерно 80% этого сектора рынка контролируют две компании – Diebold и ES&S, на деятельности которых мы и сосредоточим внимание.

Вот, скажем, ES&S (Election Systems & Software) – на сегодняшний день крупнейшая в США фирма среди тех, что выпускают электронные машины для голосования. До 1995 года её возглавлял миллионер Чак Хейджел (Chuck Hagel), сделавший состояние в компьютерно-телекоммуникационном бизнесе. Затем Хейджел решил податься в большую политику, для начала выдвинув себя кандидатом Республиканской партии в Сенат США от штата Небраска. В Небраске, кстати, именно машинами ES&S на выборах 1996 года подсчитывалось 85% голосов избирателей (остальные вручную).

И именно на этих выборах Хейджел одержал безоговорочную победу. Его противник, популярный в народе экс-губернатор от Демократической партии Бен Нелсон, по опросам общественного мнения, имел 65% голосов избирателей против 18% у Хейджела. Однако в день выборов электронные машины голосования показали, что Хейджел получил 56%, став первым сенатором-республиканцем от штата Небраска с 1972 года. Несмотря на необычный исход выборов, почему-то никому не пришло в голову потребовать пересчёта голосов.

В 2002 году Хейджел в очередной раз выиграл сенатские выборы, но теперь его оппонент, кандидат от демократов Чарли Матулка, выразил сомнение в правильности подсчёта и затребовал перепроверку. Матулка, естественно, требовал ручного пересчёта бюллетеней – но не тут-то было. Избирательная комиссия штата ответила, что по законам Небраски бюллетени для оптического сканера могут быть пересчитаны только тем же оптическим сканером…

Проверка финансовых активов Хейджела показала, что и в 2002 году он продолжал оставаться одним из частных совладельцев ES&S (не прямо, а через слегка завуалированную схему: миллионы Хейджела вложены в холдинг McCarthy Group, которому принадлежит 25% ES&S). Майкл Р. Маккарти (Michael R. McCarthy), председатель правления McCarthy Group и член совета директоров ES&S, был казначеем избирательных кампаний Хейджела.

Когда независимая журналистка Бев Харрис откопала в Интернете эти факты, она за месяц до выборов 2002 года разослала сжатый обзор и подтверждающие его документы примерно трём тысячам журналистов по всей стране, включая редакторов ключевых изданий штата Небраска. Не откликнулся и не написал об этом никто.

Лишь три месяца спустя после окончания выборов один из репортёров столичной газеты The Hill, освещающей деятельность политиков на Капитолийском холме, занялся собственным расследованием связей сенатора Хейджела с фирмой электронных выборов. Но ещё до того, как статья появилась в печати, журналиста лично навестили глава администрации сенатора и «один из ведущих адвокатов аппарата президента США». Репортёру настоятельно порекомендовали либо смягчить всю историю, либо вообще бросить это дело.

Вмешательство юриста из аппарата президента в скандальные разборки дел какого-то сенатора – случай для США весьма необычный. Но Хейджел далеко не простой сенатор. В предвыборной кампании Джорджа Буша в 2000 году Хейджел (дважды раненый ветеран Вьетнамской войны) стоял в коротком списке наиболее вероятных кандидатов на пост вице-президента. И хотя в конечном счёте это место занял более искушённый в политике Дик Чейни, ныне Хейджела считают одним из вероятных кандидатов в президенты от республиканцев на выборах 2008 года.

Довольно интересно завершилась и история с официальным запросом в сенатский комитет по этике, членов которого попросили оценить факты связей Хейджела с фирмой машин для голосования. В ответ на запрос комитетчики сначала подкорректировали правила, в соответствии с которыми принято оценивать действия сенаторов, а затем издали вердикт о том, что Хейджел этих правил не нарушил.

ПРОДОЛЖЕНИЕ