Кибернетика-антирелигия 3/3

Источник: журнал «Наука и жизнь», №4, 1964 год. Авторы: Ю. Антомонов, В. Казаковцев. Статью сократил примерно на 20%.

Первая часть. Вторая часть.

ГЛАВА III. ТЕОРИЯ ПРОТИВ МИФОВ

1. Произвол подобия

Является ли истинным то лишь, что есть отражение, или же, напротив, только истинное представляет собою отражение? Речь идёт здесь, конечно, о знании, и под объектом отражения подразумевается сама действительность.

Доходящая вплоть до полного совпадения связь понятий истины и отражения настолько сильно укоренилась в нашем сознании, что даже сама постановка вопроса в таком плане воспринимается не без некоторого удивления. А вопрос тем не менее далеко не праздный, и уж, во всяком случае, его нельзя считать отвлечённым, оторванным от жизни, даже самой повседневной.

Кто не задумывается сегодня над сущностью живописи? Мы привыкли видеть в творчестве художников именно отражение окружающего нас мира. Нас восхищает творчество тех мастеров, которые смогли проникнуть своим зрением глубже, чем это общедоступно. Написанное художником полотно вызывает восхищение, когда оно вдруг по-новому, более полно раскрывает перед нами мир природы, человека, труда. Но для того, чтобы увидеть предмет глубже или полнее, мы уже должны заранее иметь представление или о нём самом, или же о чём-либо, тесно с ним связанном. В противном случае нам не с чем будет связать свои восприятия, и, посмотрев, мы ничего не увидим.

Рафаэль. «Сикстинская мадонна». Фрагмент.

Вот как описывает свои впечатления от всем известной «Сикстинской мадонны» Рафаэля поэт Жуковский:

«В Богоматери, идущей по небесам, не приметно никакого движения; но чем более смотришь на неё, тем более кажется, что она приближается. На лице её ничего не выражено, то есть на нём нет выражения понятного, имеющего определённое имя; но в нём находишь, в каком-то таинственном соединении, всё: спокойствие, чистоту, величие и даже чувство, но чувство, уже перешедшее границу земного, следовательно, мирное, постоянное, не могущее уже возмутить ясности душевной. В глазах нет блистания (блестящий взор человека всегда есть признак чего-то необыкновенного, случайного; а для неё уже нет случая – всё свершилось), но в них есть какая-то глубокая чудесная темнота; в них есть какой-то взор, никуда особенно не устремлённый, но как будто бы видящий необъятное.

Она не поддерживает младенца, но руки её смиренно и свободно служат ему престолом: и в самом деле, эта Богоматерь есть не иное что, как одушевлённый престол божий, чувствующий величие сидящего. И он, как царь земли и неба, сидит на этом престоле. И в его глазах есть тот же никуда не устремлённый взор; но эти глаза блистают, как молнии, блистают тем вечным блеском, которого ничто не произвести и не изменить не может. Одна рука младенца с могуществом вседержателя оперлась на колено, другая как будто готова подняться и простереться над небом и землею».

Эту восторженную характеристику легко отнести в буквальном смысле к святой сущности изображённой на картине девы Марии, несущей в мир младенца Христа. Но забудем на некоторое время о богоматери, и тогда по-новому раскроется смысл слов Жуковского. Это будет уже восхищение перед тайной простого материнства и величием человека, который рождается действительно для того, чтобы простереть свою руку над небом и землею, временем и пространством. И сам Рафаэль, сумевший в сочетании красок и композиции фигур дать образ непреходящей эстетической ценности, – одни из достойных им же созданного живописного гимна величию и красоте Человека. Поэтому творение Рафаэля истинно, и оно есть, бесспорно, отражение действительности человека.

Но сочетание красок и фигур на холсте может подчас привести нас к полному недоумению. Здесь не имеются в виду очевидные продукты спекуляции в искусстве на почве извращения вкусов и представлений, отбросы творчества, о которых не стоит даже говорить. Но известны и такие произведения, в которых совершенно непонятный, для очень и очень многих ни о чём не говорящий образ сочетается с высочайшей техникой живописи и именем автора, авторитет которого заслужен общепризнанными шедеврами.

Если в таких произведениях содержится истина, то что же тогда они отражают? И, наоборот, если они суть отражения, то что мы должны в этом случае считать истиной?

Тур Дона. «Женщина с вазой».

Наша цель далека, однако, от постановки и решения проблем эстетического восприятия и выражения действительности в искусстве. Мы заинтересовались только вопросом о соотношении понятий истины и отражения. И здесь пример с живописью был уместен, поскольку эта форма искусства более других позволяет сравнивать свои результаты с предметами действительности. Нам может показаться довольно странным сравнение с женщиной причудливого нагромождения контуров в картине Т. Дона [ни я, ни интернет не знаем такого художника, картину найти тоже не удалось. - прим. Д.]. Но, даже поверив такой трактовке или сделав вид, что верим ей, мы всёравно сохраним в своём подсознании предпочтение к той форме искусства, которая напоминает нам о чём-то похожем на действительность, в которой есть элементы очевидного отражения мира. Но в этом естественном стремлении нашем к образам, подобным действительному миру, кроется подчас опасность для сознания.

Вспомним, что та же самая «Мадонна» Рафаэля была предназначена не для помещения в музее, не для того, чтобы дать людям возможность по-новому взглянуть на себя. В эпоху, когда Рафаэль создал свой шедевр по заказу папы римского для украшения Сикстинской капеллы в Ватикане, почти никто не сомневался, что изображенная на картине святая дева Мария и её божественный сын в буквальном смысле соответствуют действительности, отражают её.

Святое писание учит, что бог создал человека по своему образу и подобию в один из семи дней творения мира. Фактически дело обстояло, разумеется, как раз наоборот. Человек использовал знакомые ему черты своего образа для того, чтобы создать бога, подобного самому себе. И это подобие является отнюдь не малосущественным. Только в силу его человек уверовал в действительность существования своего бога. Только в силу такого подобия человек мог верить, что его собственные изображения представляют сверхъестественные явления всевышнего существа.

А ведь человек очень давно мог убедиться в том, что его обращение со своими восприятиями может быть очень и очень произвольным. Вспомним хотя бы такие классические образы, как кентавр или русалка. С какой лёгкостью человек в своём сознании объединяет в одно целое элементы образов мужчины и коня или женщины и рыбы, создавая таким путём в силу некоторых ассоциаций совершенно произвольные комбинации! Возможности в этом отношении ничем не ограничены. Так рождаются мифы, в изобилии сопутствовавшие существованию и развитию человека на всём протяжении его истории.

Кентавр или русалка – это, вообще говоря, очень примитивный миф. Но ещё и в самые древние времена существовали мифы, элементы подобия которых действительному миру отличались большой тонкостью.

Миф всегда искажает наши представления о мире. Но мифы не всегда вредны. В образах некоторых мифов, рожденных жизнью народа, чётче выделяются сильные черты людей и их слабости. Если бы мы выступили против мифов вообще, нас вряд ли поддержали бы наши дети. Ведь сказки, которые они так любят слушать, – это тоже род мифов. Простые, понятные детям образы, из которых строится хорошая сказка, не только развлекают своих слушателей, но помогают им получить первые знания о жизни, о плохом и хорошем в ней.

Миф превращается в опасность тогда, когда правдоподобие элементов его образа используется для того, чтобы замаскировать произвольность самой конструкции. Утверждения такого мифа превращаются в догмы, и он может долго властвовать над сознанием человека, определяя собою его отношение к жизни. Миф о боге – самый показательный пример этого.

Сейчас мы относим легко такие построения к области мифов, но нужно обратить внимание не только на содержание известных нам мифов, но и на особенности их построения. В основе каждого мифа лежит мысленная конструкция. И элементы этой конструкции всегда похожи на действительность.

Но это своего рода спекуляция мифа на интуитивном стремлении человека к тому, чтобы его представления о мире были похожи на такой мир, каким он привык его видеть, слышать или осязать. Достаточно, чтобы только детали образа были похожи на отражения, и человек готов принять на веру остальное. На такой основе строится все религиозное объяснение мира. Если же такого правдоподобия в деталях нет, то образ воспринимается с огромным трудом.

2. Подобие произвола

...если вовсе не грешить против разума, нельзя вообще ни к чему прийти.

А. ЭЙНШТЕЙН

Было бы довольно трудно даже вообразить себе сегодня, например, что наша родная планета Земля – не что иное, как абсолютно покоящийся центр Вселенной, вокруг которого движутся небесные светила, послушные некоей всемогущей воле. Подобные представления не могут не показаться нелепостью в наш век успешного штурма космоса только тем, кто лишен абсолютно всякой любознательности, а это совершенно неестественно для человека по самой его природе.

Впрочем, представления о Земле как о центре мира не столь уж неразумны, как это может показаться современному человеку. Все данные нашего непосредственного жизненного опыта со всей убедительностью свидетельствуют в пользу именно таких представлений. Ни один из наших органов чувств не даёт нам ощущений, говорящих о наличии какого-либо движения Земли. Напротив, если довериться целиком данным наблюдений небесных светил, то легко можно прийти к заключению, что именно они обращаются вокруг нас, послушно следуя правилам восхода и захода.

Правда, более внимательные наблюдения светил убедили бы нас в наличии некоторых странностей в их движении. К ним относится, во-первых, различная высота над горизонтом Солнца и звёзд для каждого времени суток в течение года. Кроме того, в ещё очень давние времена было замечено, что некоторые из звёзд изо дня в день меняют своё положение на ночном небе, в силу чего они были названы планетами, что означает по-гречески «блуждающие». На объяснение таких странностей уже давно были нацелены усилия пытливых умов человечества. Неизгладимый след в объяснении «странного» поведения светил на небе оставил Птолемей, греческий ученый, живший около семнадцати веков тому назад. Полагая совершенно бесспорным факт абсолютной неподвижности Земли, он разработал весьма сложную систему представлений о линиях движения Солнца и планет. В основу системы Птолемея было положено движение светил вокруг Земли по круговым орбитам. При этом блуждающие движения планет объяснялись наложением на основную круговую орбиту, которую Птолемей называл деферентом, круговых орбит малого размера, так называемых эпициклов.

Птолемеевская система Вселенной считалась непререкаемой более тысячи лет. Учение Птолемея весьма устраивало церковь. Оно было вполне согласным с религиозными представлениями об исключительном значении Земли, о совершенно особом характере небесных явлений и могло, таким образом, использоваться в качестве подтверждения религии со стороны науки.

Церковь охотно поощряла преподавание взглядов Птолемея в университетах. Многие мыслители потратили немало усилий на усовершенствование системы Птолемея с целью дальнейшего уточнения его взглядов. С этого же начал свои исследования великий польский ученый Николай Коперник. Его результаты пришли, однако, в полное противоречие с первоначальной целью. Вместо усовершенствования системы Птолемея Коперник полностью разрушил её. Стремясь дать вполне рациональное, то есть логически непротиворечивое, объяснение явлений, происходящих на небе, он обнаружил, что все трудности в этом отношении снимаются, если радикально изменить свою точку зрения Для этого нужно было взглянуть на небо не с Земли, а с Солнца. Тогда, как это оказалось, можно было легко увидеть, что все планеты, в том числе и сама Земля, обращаются вокруг Солнца по орбитам, весьма близким к круговым, без каких-либо дополнительных усложнений в виде птолемеевских эпициклов. Различие расстояний планет от Солнца, а следовательно, и скоростей их обращения логически непротиворечиво объясняло видимые с Земли блуждания других планет.

Церковь не сразу обратила внимание на революционный характер выводов Коперника. Однако, как только это было замечено, действия церкви были быстрыми и решительными. За внимание к идеям Коперника жёстоко поплатились Галилео Галилей и Джордано Бруно. На труды Коперника был наложен строжайший запрет «святой» инквизицией. Но ничто уже не могло остановить поступательного движения в научном познании действительности. Достижение Коперника явилось той основой, на которой было построено здание механики Ньютона, давшей нам точные количественные знания о небесных явлениях.

Взгляды Коперника нанесли решающее поражение абсолютизму Земли, на основе которого была построена система Птолемея. Но само по себе стремление опереть знание о мире на какие-нибудь абсолютные опоры ещё долгое время властвовало над людьми. Сам Коперник придавал абсолютное значение неподвижности удалённых звезд. Позднее Ньютон опирался в своей работе на понятие абсолютного пространства и абсолютного времени. Стремление к абсолютам проявилось в науке в виде понятия эфира, как особой среды, в которой протекают явления электродинамики. В эволюции отношения к таким представлениям исключительную роль сыграл Альберт Эйнштейн.

Результаты трудов Эйнштейна описаны сегодня в огромном количестве как специальных, так и популярных изданий. Повторить здесь такое описание невозможно, да и в этом нет для нас необходимости. Остановимся только на описании самого исходного пункта разработанной Эйнштейном теории относительности.

В основу своей теории Эйнштейн положил два утверждения. Согласно первому из них, закономерности любого физического явления не зависят от того, протекает ли это явление в абсолютно покоящейся системе отсчёта или же в системе, движущейся сколь угодно быстро, но без ускорений. Согласно второму, скорость света всегда является постоянной и не зависит от направления и скорости движения источника света.

Целый ряд физических экспериментов подтверждал безусловную справедливость каждого из двух указанных утверждений в отдельности. В то же время была очевидна противоречивость их взаимного совмещения. Эта противоречивость была снята статьей Эйнштейна о специальной теории относительности, опубликованной в 1905 году. В результате совершенно безупречных в логическом отношении рассуждений Эйнштейн показал, что противоречивость данных физических экспериментов является лишь кажущейся и только потому, что физики привыкли пользоваться понятиями абсолютного времени и абсолютного пространства. Именно по отношению к такому пространству и к такому времени мы получаем в описанном выше мысленном опыте три сферы распространения света вместо одной, которая, казалось бы, должна быть в действительности. Выводы теории относительности заставили физиков пересмотреть заново такие понятия, как одновременность и одноместность событий. Оказалось, что сами эти понятия существенно зависят от того, с каких позиций производится оценка времени и места события.

Разработанные Эйнштейном сначала специальная, а затем и общая теории относительности не дали, конечно, исчерпывающей физической картины мира. Но они существенно повлияли на развитие не только физики, но и всей науки в целом.

В настоящее время факт обращения Земли вокруг Солнца воспринимается как совершенно бесспорный. Точно так же является совершенно бесспорной для физиков-теоретиков необходимость учитывать в своей работе относительность понятий времени и места событий с учётом той системы координат, в которой рассматривается данное событие. Но самое главное в том, что для физиков в настоящее время стала ясной необходимость критического отношения к любым понятиям, которыми описываются изучаемые ими явления, сколь бы ни казались эти понятия очевидными в своей правильности и истинности. Более того, физики сейчас сознательно идут на то, чтобы строить теории на противоречащей очевидным представлениям и в этом смысле «безумной» основе. Так, многие попытки создать совершенную теорию так называемых «элементарных» частиц в физике не привлекают к себе внимания уже по той причине, что они не представляются в достаточной степени «сумасшедшими». Это означает, конечно, только то, что в основу таких теорий кладутся слишком очевидные предположения. Это не обусловливает надежды получить в результате развития таких предположений достаточно точную теорию, отображающую особенности совершенно своеобразного мира явлений.

Так различаются между собою два диаметрально противоположных пути развития представлений о мире.

Один из них опирается на внешнюю очевидность исходных установок и на совершенно произвольный характер выводов, но имеющих никакого объективного подтверждения. Таковы мифы о кентаврах и русалках, как самые безобидные, пожалуй, в некоторой своей поэтичности построения суеверной фантазии.

Другой путь, напротив, основывается на разрыве с привычной очевидностью представлений. На этом пути допускаются любые начальные обобщения, сколь бы произвольными и парадоксальными ни казались они с позиций непосредственной очевидности. Но этот же путь требует безукоризненной строгости и точности логического вывода и, наконец, бесспорного, окончательного подтверждения заключений на практике. Это путь науки, и идти по такому пути нелегко.

Наш разум ставит препятствия нашему познанию. Это утверждение кажется нам парадоксальным. И согласиться с его справедливостью мешает опять тот же самый разум – он защищает свою склонность к консерватизму. И это было бы серьезным препятствием на пути познания, если бы только сам разум непрерывно не изменялся.

Философское утверждение относительности наших знаний означает только то, что наши знания всегда могут относиться к одной из сторон бесконечно разнообразного в качественном отношении мира явлений действительности. В этом смысле могут быть указаны, как это ни удивительно, элементы истины даже в тех взглядах, согласно которым Земля представляет собой центр Вселенной. Действительно, ведь такие взгляды вполне обеспечивают собою практику нашей повседневной, будничной жизни. Нас нисколько не смущает то обстоятельство, что Солнце «всходит» и «заходит», хотя нам и отлично известно, что фактически это Земля поворачивается вокруг своей оси. Применяя понятия относительности, можно считать вполне допустимой оценку некоторых явлений, в том числе и небесных, в системе координат, жёстко связанных с Землей. Но ни под каким видом недопустимо абсолютизировать такие представления и стремиться рассматривать всё с их позиций. Так, уже для того, чтобы правильно объяснить движения планет, не навязывая им при этом ничего искусственного, надуманного, необходимо изменить отношение познания, перенеся, в частности, систему координат на Солнце. Точно так же, с позиций абсолютизации пространства и времени, можно получить истинные знания практически обо всех механических явлениях, протекающих на Земле и даже в пределах солнечной системы. Но это будет истина только по отношению к таким явлениям, и её нельзя абсолютизировать, пытаясь, например, объяснить удовлетворительно на её основе явления в микромире, для которого характерны скорости, сравнимые со скоростью света, или же явления с космическими масштабами расстояний в пределах звёздных галактик.

Не следует надеяться на то, что необходимость абстрактных обобщений, противоречащих привычным взглядам здравого смысла, полностью исчерпала себя в прошлом науки или относится на современном этапе только к физике элементарных частиц. С аналогичными явлениями можно встретиться при теоретическом познании любых областей действительности. Сегодня это с особой отчётливостью проявляется в виде постановки и изучения в кибернетике проблемы «живых и мыслящих машин».

3. Что это такое?

...роль наук служебная, они составляют средства для достижения цели.

Д. И. МЕНДЕЛЕЕВ

В наше время мы всё чаще и чаще встречаемся со словом «наука». Оно применялось нами почти на каждой из предыдущих страниц. Но можно ли считать, что автор и читатель понимают слово «наука» или «научное» по-одинаковому? Это следует проверить.

Слово «наука» в большинстве случаев принято понимать примерно так же, как понимается слово «знания». Особенность, может быть, только в том, что под словом «наука» обычно понимаются знания глубокие и точные. И уж никак мы, наверное, не могли бы связать слово «наука» с незнанием. Это противоречит здравому смыслу. Однако к нашему здравому смыслу иногда необходимо относиться критически.

Не слово, «наука», а та наука, о которой мы говорим без кавычек, имеет, конечно, прямое отношение к знаниям, притом к знаниям именно глубоким и точным, но это отношение не является слишком простым.

Самое необходимое в жизни человека – это труд, в процессе которого производится почти всё то, чем мы живем. Но чтобы производить, необходимо не только трудиться, но ещё и знать, как лучше всего расходовать свои силы. Знания – это такой же необходимый элемент в жизни людей, как и труд. Но ведь знания сами собою не даются. Одной только пчеле бог сроду открыл науку, говорит русская пословица.

Откуда же берутся те знания, которыми мы пользуемся?

Один из основных источников наших знаний – это опыт. Непосредственной основой опыта и опытных знаний является сама практика. Опытные знания накапливаются и передаются от поколения к поколению. Опыт – золотой и подчас ничем не заменимый фонд знаний человечества. Но у опытных знаний есть свои особенности.

Опыт – это один из способов получения знаний, но не единственно возможный. Научный метод накопления знаний имеет существенные отличия от опытного.

Для того чтобы отчетливее подчеркнуть такие отличия, прибегнем к сильно упрощённому примеру. Мы довольно часто наблюдаем Солнце и в какой-то степени взаимодействуем с ним. Впрочем, здесь нельзя говорить о взаимодействии в полном смысле слова, поскольку активная роль человека в данном случае ограничивается в основном тем, что он может пользоваться солнечными лучами или защищаться от них. На основе такой практики можно узнать, что Солнце греет и может даже обжигать.

Люди, конечно, очень давно имеют практику, связанную с Солнцем. Но ведь это не значит, что объектом такой практики была протекающая там термоядерная реакция или хотя бы гелий как продукт такой реакции. Разумеется, что знание, например, о гелии не свалилось нам с неба. Оно было добыто людьми, и в основе его также был опыт, но опыт не с газом гелием, а только с одной из его спектральных линий, которая, понятно, совсем не походит на газ.

Точно так же, впрочем, не походит на те свет и тепло, которые мы получаем от Солнца, слепящая вспышка взрыва водородной бомбы, хотя основа этих явлений, по-видимому, одинакова.

Наблюдение определённым образом расположенной линии в спектре солнечного света сложным путем связано со знанием о газе гелии. Для этого необходимо знать, что свет – это волновое движение, скорость которого в прозрачной среде зависит от длины волны. Поэтому пучок света, пропускаемый через стеклянную призму, образует полоску спектра с цветовым распределением в зависимости от состава света по длине волн. Необходимо было также знать, что различные элементы, нагретые до высокой температуры, излучают свет со строго определёнными длинами волн, чему соответствуют их спектры со строго определённым расположением линий. Наконец, требовалось зафиксировать несовпадение вновь обнаруженной спектральной линии с линиями в спектрах известных элементов и, таким образом, сделать заключение о существовании ещё неизвестного элемента, который должен быть получен. Так примерно можно представить путь, на котором было получено знание о гелии. Ясно, что в данном случае опытные данные служили только очень отдалёнными косвенными свидетельствами существования такого газа.

Таким путём были получены знания о многих предметах, составляющих неотъемлемую часть жизни современного человека. В первую очередь это – электричество и радио, это современный транспорт, это синтетические материалы, которые находят всё более и более широкое применение, наконец, это атомная энергия и многое, многое другое.

Когда науку противопоставляют религии, то обычно подчеркивается объективный, истинный характер научных знаний и субъективный, ложный характер знаний религиозных. И такое различие часто воспринимается как одно из определений понятия науки, определение, основанное на совпадении понятий науки и знания и сопоставлении знаний истинных и ложных.

Религия претендует на знание относительно любых, пожалуй, вопросов, которые только могут возникнуть у человека. Правильность большинства ответов религии на вопросы человечества сегодня уже опровергнута. Но это не вызывает большого смущения у её служителей. Таких вопросов, на которые можно ещё сегодня отвечать что угодно, лишь бы ответ был правдоподобен и звучал уверенно, остается ещё достаточно много.

Но как же с ними быть? Очевидно, что необходимо стремиться к тому, чтобы получить действительно правильные ответы на все вопросы, которые возникают или могут возникнуть в жизни человека и общества людей. Возможность правильного ответа на вопросы всё время расширяется. Это происходит благодаря познанию действительного мира.

«Знание» и«познание». Смысловое различие этих слов кажется нам очень незначительным. В нашем представлении эти слова почти совпадают по своему значению. Во всяком случае, утверждение, что между знанием и познанием фактически имеется не только большое различие, но даже противоречие, может показаться довольно странным.

Ф. Энгельс в «Диалектике природы» приводит пример диалектического противоречия в простом механическом движении брошенного предмета. Можно ли сказать, в каком месте находится летящий предмет в данный момент? Указывая такое место, мы всегда будем ошибаться, потому что в процессе движения местоположение предмета всё время меняется. Предмет, например, брошенный камень, в любой момент времени находится в данной точке пространства и в тот же момент времени не находится в ней. Этот пример раскрывает суть диалектического противоречия.

При этом само движение как процесс есть непрерывное разрешение диалектического противоречия, которым характеризуются любые формы движения. Вместе с тем отсутствие противоречия означает отсутствие и самого движения. Так, если только мы можем точно зафиксировать местоположение некоторого предмета, то это будет означать, что этот предмет неподвижен относительно того пространства, в котором указано его место.

Аналогичные рассуждения можно провести и по вопросу о различии понятий познания и знания. Познание – это процесс. Знание – это результат. Конечно, познание как процесс значительно сложнее механического движения брошенного предмета, но это тоже движение, и оно не может осуществляться иначе, чем через наличие и разрешение соответствующего диалектического противоречия.

Брошенный камень проходит последовательно через ряд точек пространства, в каждой из которых он находится и не находится в данный момент. Познание как движение есть непрерывный переход через ряд последовательных ступеней знания. В данном случае знание подобно точке местоположения брошенного предмета. Аналогично суть диалектического противоречия в движении познания заключается в том, что оно есть всегда и знание и незнание. Только в результате непрерывного разрешения указанного противоречия осуществляется процесс познания.

Можно, конечно, различать науку и религию по характеру знаний. Но знания, которые даёт наука, являются истинными по той причине, что наука никогда не останавливается на каких-то законченных знаниях. В науке всё время выдвигаются и решаются новые и новые вопросы, в результате чего всё время уточняются и совершенствуются знания человека. Наука никогда не удовлетворяется полученными результатами. Научное познание – это непрерывное движение, следствие разрешения противоречия между знанием и незнанием.

Именно в этом отношении любая наука диаметрально отличается от всякой религии. Религия останавливается на своих догматах, выдавая их за знания в последней инстанции. Наука, напротив, утверждает вопросы, которые отвергаются религией, и занимает, таким образом, позицию, враждебную религии. В этом смысле любая наука – это антирелигия.

Внутреннее строение науки определяется особенностями процесса познания, раскрываемыми материалистической философией.

Мы уже пользовались ленинским определением процесса познания: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности».

Указанные В. И. Лениным основные этапы всегда присутствуют в решении любой научной проблемы. Так, они ясно видны в рассмотренном нами примере с познанием гелия. В качестве начального этапа там имело место «созерцание» астрономами спектральной линии. Результаты такого наблюдения подверглись изучению на абстрактном, отвлеченном уровне понятий предварительно разработанной теории спектрального анализа в физике. На этой основе были сделаны заключения, которые привели к получению газа гелия и широкому использованию его в практике.

Разумеется, что сам по себе факт наличия ощущения, абстрактного мышления и практики еще не говорит о том, что мы имеем дело именно с научным познанием. Условные свидетельства ощущений могут подвергаться весьма произвольным абстрактным обобщениям. Внешнее правдоподобие таких обобщений иногда маскирует их фактическую ложность. При этом может также не обращаться достаточного внимания на необходимость проверки обобщений мышления условиями практики. Это особенно чётко проявляется в религии.

Мифам религии противостоят теории науки. Теория – это всегда обобщение. Как и всякое обобщение, теория предполагает абстракцию, то есть отвлечение, в котором выделяется одна из сторон действительного мира и рассматривается вне её связи с другими сторонами. В общем случае такое выделение вполне правомерно. Но правомерность каждой определённой теории всегда должна специально проверяться. Понятия научных теорий часто представляются произвольными вплоть до очевидной парадоксальности. Это особенно отчётливо проявляется в теории относительности, разработанной А. Эйнштейном.

Мы говорили выше, что знания «покидают» науку. Это не означает, что знания, добытые наукой, оказываются сразу в сфере производственной, например, практики людей. Перед этим они проходят сложный путь, на котором взаимодействуют между собою различные отрасли, направления и дисциплины науки.

Науки различаются между собою, во-первых, по предмету, а во-вторых, по методу познания. В основе предметного различия наук лежат качественные особенности самого действительного мира. Геология, например, отличается от биологии. Это отличие коренится в предмете познания наук.

Задачи «живого созерцания» объективной реальности во всём разнообразии её проявлений решаются науками конкретного уровня познания. Полученные таким образом результаты обобщаются и исследуются науками абстрактно-теоретического уровня с широким использованием математических методов мышления. Это позволяет глубоко проникнуть в тайны природы. Однако для того чтобы результаты теоретического обобщения могли служить практике, они должны быть вновь конкретизированы применительно к соответствующим областям действительного мира. Здесь на сцену вновь выступают науки конкретного уровня, непосредственно связанные с производственной практикой человечества. Таким образом, процесс познания осуществляется в виде непрерывного восхождения, как его определяли К. Маркс и В. И. Ленин, от конкретного через абстрактное вновь к конкретному.

Началом восхождения в познании является появление новой проблемы в области практики как самой конкретной формы человеческой деятельности. Но уже на самой первой ступени научного познания в разработку этой проблемы вносится элемент абстрактности путем её дробления соответственно предметным особенностям наук, например, в геологическом, биологическом, техническом или экономическом аспектах. Изучение проблемы на конкретном уровне познания порождает новые проблемы, которые становятся предметом разработки наук, относящихся к более абстрактным уровням, например, физики, химии и т. д., вплоть до математики. Движение проблемы, её передача из одной пауки в другую соответственно уровням познания – это одна из стадий восхождения. Ей одновременно сопутствует другая стадия передачи результатов решения проблемы в направлении от абстрактных уровней к более конкретным вплоть до самого конкретного уровня – практики. Строго говоря, движение познания не является возвратно-поступательным. В одном из направлений (конкретное-абстрактное) предметом движения являются проблемы, а в другом (абстрактное-конкретное) – результаты. Это обстоятельство превращает процесс восхождения в познании только в поступательное движение обогащения практики знаниями, необходимыми для обеспечения её успешности.

Наука прошла трудную историю развития. На протяжении длительного периода зарождения и оформления науки как способа познания действительности ее результаты служили в основном развитию самой науки. Человеческая практика при этом основывалась главным образом на знаниях опытного происхождения. Даже великие научные открытия эпохи зарождения капитализма и его расцвета имели гораздо большее значение для развития самой пауки, чем непосредственно для практических потребностей производства.

Первым непосредственным вкладом науки в производство можно считать, пожалуй, только результаты теоретических исследований в области электромагнетизма, которые целиком обусловили в самом конце XIX века появление таких значительных промышленных отраслей, как современные электротехника и радиоэлектроника.

Но с начала XX века наука становится постепенно одним из основных факторов современного технического прогресса. Силы, средства и даже жизни, отданные науке на всём долгом и трудном пути её развития, когда ростки научного знания пробивались через рогатки религии и реакционной косности, сторицей возвращаются сегодня на службу человечеству.

Относительно нашего времени подобная односторонняя характеристика была бы уже неправильной. Благодаря научному, теоретическому познанию мира производство сегодняшнего дня рационально использует буквально все материалы, которые в той или иной форме встречаются в природе, а также применяет массу таких материалов, создание которых в принципе недоступно естественной мастерской. Все природные ресурсы, начиная от силы воды рек и до внутриядерных сил атома, находят своё эффективное использование в современной энергетике.

Поэтому правильно было бы охарактеризовать нашу эпоху в производственном отношении коротко: век науки, то есть век, в котором производство во всех его деталях базируется на глубоком, научном по характеру познании действительности.

Крупные научные открытия начинаются обычно с незначительных событий, имеющих к ним косвенное отношение. Это во многом подобно тому, как спектральная линия оказывается свидетельством нового, ещё неизвестного людям элемента. В отношении крупных продвижений науки вперёд в деле познания объективной реальности особенно показателен пример с ядерной физикой.

В 1919 году в одном из английских научных журналов была опубликована статья с описанием эксперимента, результаты которого сыграли в дальнейшем исключительную роль в жизни всего человечества. Эрнесту Резерфорду удалось тогда искусственно расщепить им же открытое незадолго перед этим ядро атома. Бомбардируя альфа-частицами ядра атомов азота, Резерфорд превращал его в водород и кислород. Таким образом была достигнута цель – превращение элементов, – которой безуспешно стремились достичь поколения алхимиков средневековья, изобретая «философский камень». Одновременно было зафиксировано выделение большого количества энергии.

Эти результаты были известны в то время только очень узкому кругу специалистов-физиков. Об их действительном научном значении догадывались немногие. Об общественных последствиях – практически никто. Интересно, что сам Резерфорд отрицал какие-либо возможности использования его открытия до самой своей смерти в 1937 году. Это было всего за 17 лет до пуска первой атомной электростанции.

В настоящее время физика является, пожалуй, наиболее развитой специальной наукой. Не менее высоким уровнем характеризуются сегодня также успехи химических наук. Ученые-химики дали современному производству массу новых веществ и материалов. И всё это, конечно, далеко не окончательные итоги.

Современная наука не ограничивается традиционными своими направлениями, такими, например, как физика или химия. И именно на путях развития новых научных направлений можно ожидать наиболее поразительных достижений. Одним из таких замечательных направлений в науке, может быть, даже самым замечательным, является сегодня кибернетика.

Вопрос о том, а что же такое кибернетика, остается пока еще вопросом с тех пор, как в 1948 году этот термин был введён в современную науку американским математиком Н. Винером.

За истекшее после этого время высказано много различных мнений по поводу кибернетики. Для этой цели организуются научные конференции и семинары, выделяется много страниц в узкоспециальных и популярных изданиях.

Основную роль во всё расширяющемся признании кибернетики играют электронные вычислительные машины.

Вычислительные машины представляют собою новый вид техники, получивший широкое развитие в самое последнее время. Своеобразная продукция таких машин заключается в выполнении трудоёмких вычислений, которые совершенно необходимы сегодня для решения многих научных, технических и экономических проблем. Использование для этих целей специальной техники не только освобождает человека от необходимости выполнять вычисления вручную, пользуясь карандашом, счетами или арифмометром. Машина производит вычисления с огромной скоростью. Расчеты, которые потребовали бы от человека многих лет, выполняются машиной в течение часов или даже минут. Это позволяет использовать математические методы решения проблем там, где ещё совсем недавно они были совершенно немыслимы.

Важная особенность вычислительных машин заключается в том, что ввод и вывод исходных данных при их использовании может осуществляться без непосредственного участия человека. Это раскрывает новые широкие возможности в автоматизации производственных процессов.

Уровень сложности математических задач, решение которых доступно вычислительной технике, очень высок, что позволяет использовать такие машины для управления очень сложными процессами с большим количеством параметров. Такие процессы не ограничиваются только областью производства. Вычислительные машины могут широко применяться в практике управления экономикой, они используются сегодня для повышения эффективности педагогического труда, в области права, для перевода с одного языка на другой и во многих других областях. Для подробного описания широких возможностей применения вычислительных машин и тех замечательных результатов, которые при этом могут быть получены, требуются особые книги.

Но, может быть, «кибернетика» – это просто непонятное слово для неоправданной замены более понятного выражения «вычислительные машины»? Успехи в создании и применении вычислительных машин приводят к тому, что понятие кибернетики иногда сводится к вычислительной технике. Но если обратиться с вопросом о том, справедливо ли такое сведение, к специалистам по кибернетике, то каждый из них ответит отрицательно.

Кибернетика – это не вычислительная техника и даже не способ её использования. Вычислительные машины в лучшем случае относятся к кибернетике примерно так же, как относятся к ядерной физике атомные реакторы, служащие источниками энергии для электростанций. Ясно, что такой реактор – это уже не наука физика.

Так что же такое кибернетика? Речь не может, конечно, идти здесь о значении слова «кибернетика». Это созвучие заимствовано из древнегреческого языка, где оно означало то же приблизительно, что означают наши слова «кормчий» или «рулевой». Смысловое значение слова «кибернетика» никакого отношения к понятию кибернетики-науки не имеет. Точно так же нельзя связывать понятие современной физики-науки с буквальным значением древнегреческого звукосочетания «физика», равнозначного нашему слову «природа».

Наука физика называется «физикой» в силу причин стихийного характера. В том, что кибернетика названа именно таким, а не иным словом, основную роль сыграла скорее его звучность, чем смысловое значение.

Для того чтобы перейти от слова к науке, надо обратиться к другим понятиям. На первый план здесь выдвигаются сегодня сложная динамическая система как научный предмет кибернетики и информация как основное понятие этой науки.