На пути к ноосфере

Авторы: Вл. Гаков, кфн Ф. Гиренок, Наука и религия, №3, 1988 год.

Жизненный путь замечательного деятеля русской науки Владимира Ивановича Вернадского был долог. Учёный родился спустя два года после отмены крепостного права в России, а умер за несколько месяцев до окончания самой кровопролитной в истории войны; чуть более полугода оставалось до вступления человечества в атомную эру... Что касается жизни его идей, то она – только начинается. Как всё молодое, они дерзки, порой необычны и смущают замахом на общепризнанные авторитеты; чего в них нет – так это глянца признанного, устоявшегося.

Идеи творца нового учения об эволюции сами в постоянном развитии, вокруг них и сейчас идёт дискуссия, и только с течением времени мы всё больше убеждаемся в том, как далеко и зорко он глядел.

В короткой статье можно лишь прикоснуться к философской системе Вернадского, о которой рано писать основополагающие энциклопедические статьи. Она только начала осмысливаться, и споров вокруг неё не меньше, чем устоявшихся положений и оценок.

Сложилась эта система на исходе XIX столетия, когда общественная мысль стремилась все «реформировать» и «перестраивать»; а инженерное отношение к природе дополнялось и расширялось научно организованным «инженерным» же отношением к человеку и обществу.

Правда, не всё вписывалось в рамки признанных идеалов рациональности. К таким «выпадающим» событиям отечественной духовной жизни и принадлежит мыследеятельность Вернадского.

Её не просто охватить каким-то одним ёмким словом, кратким и ясным определением. Она одновременно удивительно цельно и противоречива (правильнее употребить слово «диалектична»). Выдающийся ученый-естествоиспытатель, Вернадский, по-видимому, одним из первых осознал, что безоглядное стремление привести «естественное» существование человека в соответствие с «разумной организацией» этого существования может обернуться ситуацией, когда во имя «нового человека» ставится под сомнение жизнь человека вообще.

Две мировые войны, разрушение природных систем и деградация биосферных связей… Мы теперь можем подвести и такой итог установления соответствия между разумом и «просто» жизнью. Что же это такое – разум! Где его границы, как далеко простирается антагонизм между разумом и жизнью? И так ли он вообще обязателен, этот антагонизм? Вот вопросы, которые занимали Вернадского.

Для всех нас как бы самоочевидна истина: знание – сила, даёт эту силу наука. Но один из парадоксов современной истории как раз и состоит в том, что основываясь на этой силе, появляется «научно организованное» насилие против человека и природы. Закономерно возникает вопрос: так что же даёт наука – силу или знание?

Это важный момент, на нём следует остановиться. Крупный ученый-естественник впервые подверг сомнению «безгрешность» своей науки. Он не разочаровался в ней и не отбросил её целиком, но подверг сомнению. Решил заново пересмотреть то, что долгое время казалось очевидным... Впрочем, разве и в этом не поступил как истинный учёный?

На протяжении долгих лет с удивительным постоянством Вернадский выражает свою неудовлетворенность тем направлением, в котором, начиная с Ньютона, развивается Наука (во избежание недоразумений следует уточнить, что с точки зрения наших сегодняшних знаний учёный имеет в виду, конечно, не всю науку, а её частные составляющие – механицизм, детерминизм и т. п.). Почему? Потому что на этом пути обозначился разрыв между человеком и природой.

Наука имеет дело с универсальными сущностями, с тем, что как бы пребывает вне времени и лишено индивидуальности. Успехи научного знания связаны с умением раскладывать наблюдаемые явления в конечную последовательность причин и действий. Для Вернадского же «характерна не только последовательность, но и их одновременность». Одновременность – это та сторона природы, которая не сводится к последовательности свойств и отношений вещей одновременность организует природу как единое целое, как Космос.

Из нового понимания одновременности родилось и выдвинутое Вернадским новое понимание мироздания как «космоса натуралиста». Отныне природа мыслилась как явление уникальное, как феномен, а не рядовой, лишённый индивидуальности «объект исследования». «Существует, – писал Вернадский, – огромное различие между мировоззрением учёного и мировоззрением натуралиста. Последнее забыто успехами первого. Невысказано. Попытка навязать результаты первого типа. Обычно это не принимается во внимание при всех суждениях о природе».

А что же такое природа с точки зрения натуралиста? Задумавшись над этим, Вернадский в итоге пришел к своему самому, вероятно, революционному выводу. К идее ноосферы...

Начал Вернадский с коренного пересмотра существующих взглядов на природу неорганическую. Он подверг критике сложившуюся к XVIII столетию картину мира неживой природы, которая мыслилась как бы вне времени Пока Вернадский профессионально занимался проблемами кристаллографии, принцип «историзма» по отношению к неживой природе казался избыточным и ему. Но всё изменилось, как только он приступил к изучению свойств не химически чистых и физически однородных кристаллов, а химических соединений, «в которых смешиваются в одном кристалле различные, но закономерные сочетания химических элементов».

Оказалось, что образование изоморфных (различных, но родственных по химическому составу) смесей в кристалле обусловлено внешними причинами – температурой и давлением в земной коре. То есть геологическими процессами, которые заставляют атомы «мигрировать» из одной динамической системы в другую. Вернадский всерьёз заинтересовался проблемой образования химических элементов в земной коре и попутно решительно отказался от идеи равновесия, обратимости природных процессов (ибо, в частности, выяснил, что есть соединения, для разложения которых уже недостаточно одной энергии земной коры).

«Для меня возник вопрос: как отнестись к тем соединениям, из которых состоят организмы? Каково их положение в земной коре». Если происхождение углеродистых соединений обусловлено физическими причинами, то почему их же недостаточно для разложения углеродистых соединений? Если живое родилось из неживого, то почему жизнь «закрепилась» на планете, не обратилась опять в неживое? Анализируя эту проблему, Вернадский приходит к понятию «живого вещества».

Вывод его радикален: «Нигде не существует органических соединений, независимых от живого вещества». А это значит, что и происхождение углеродистых соединений тесно связано с ним: «Организмы... используют для строения своего тела, для создания живого вещества биосферы... углекислоту, созданную жизнью».

Жизнь создает жизнь... Вывод, который вряд ли можно принять без возражений (как и немедленно следующий из него тезис о вечности жизни). Вернадский тонко подметил отправную точку всех последующих жарких споров вокруг проблемы образования жизни – неудовлетворительность объяснений эволюционной теории по поводу «скачка» (перехода от неживой молекулы к живой клетке). Вопрос однозначно не решён наукой и по сей день, однако уже сейчас можно указать на известную «передержку» в рассуждениях Вернадского. Развитие неорганической природы он неявно подменяет функциональными характеристиками биосферы (уже возникшей) – в плане методологии это приводит учёного к противопоставлению «косной материи» – «вечной жизни».

Тем не менее последуем дальше за его рассуждениями. Каким бы спорным ни казался нам сейчас тезис о «вечности» жизни, именно он привёл Вернадского к учению о биосфере, в рамках которой осуществляются функциональные связи неживой и живой природы. Правда, для этого ему пришлось параллельно заняться могучей критической переработкой всей естественнонаучной картины мира, сложившейся к XVII – XVIII векам.

Вселенная, охваченная законами Ньютона, не оставила места жизни, – решительно утверждает он и формулирует свою программу построения единой картины мироздания. Цель её – попытаться нащупать не эволюционно-генетические связи между «живым» и «неживым», а фуикционально-системные. По мысли Вернадского, научное мышление должно ориентироваться не на вычленение и исследование структур присущих отдельным формам движения материи, а на выявление системных связей между ними.

В своей работе «Начало и вечность жизни» он задается вопросом: «Было ли когда-нибудь и где-нибудь начало жизни и живого, или жизнь и живое такие же вечные основы космоса, какими являются материя и энергия?». Отвечая на этот вопрос утвердительно (что, повторяем, не бесспорно), Вернадский обращает внимание на изъяны естественнонаучной картины мира Нового времени, представлявшей космос в виде механического сцепления причин и следствий, в виде механизма. Задача же состоит в том, чтобы «приспособить... атомную модель мира к организму, а не механизму». Если каким-то образом «ввести» явления жизни в картину мира, то, по мнению Вернадского, «представление о механизме Вселенной даёт опору другому представлению, – представлению об организованности Вселенной».

Обо всех сложных поворотах и извивах пути, по которому учёный пришел к этому выводу, можно спорить, но вот результат представляется в высшей степени убедительным. Идея организованного (в смысле системы) космоса – одно из величайших достижений мысли Вернадского.

Отсюда уже один шаг до ноосферы...

Впрочем, не один, конечно. Нужно было ещё развить концепцию биосферы. А для этого Вернадскому потребовалось ввести ряд теоретических представлений, по сути – абстракций (последующие недоразумения вокруг мировоззрения Вернадского, как нам представляется, возникали часто из-за слишком уж буквального прочтения этих абстракций). Среди них – масса живого вещества.

Эту «массу» Вернадский полагает неизменной в приповерхностной оболочке Земли. Это тоже можно принять лишь с оговорками.

Дело в том, что, исследуя биосферу как самоорганизующуюся систему, Вернадский видит и фиксирует лишь то, что она изменяется и воспроизводит условия своего существования. Он словно «забывает» о том, что первоначально биосфера зародилась в результате эволюции неживой природы. Эта «забывчивость» понятна, если вернуться к только что сказанному о тезисе «вечной жизни», и в работах ученого эти первоначальные условия фактически скрыты в последующем функционировании жизни: «В геохимическом аспекте – жизнь не эволюционирует... В биосфере происходят перегруппировки химических элементов».

Замечал ли Вернадский определенное противоречие своего вывода об «отсутствии» эволюции (ведь факт видовой изменчивости форм жизни он, естественно, отрицать не мог)? Замечал. «Эти два факта: морфологическая эволюция живого мира... и неизменность его среднего химического состава... – суть твёрдо установленные эмпирические положения. Их кажущееся противоречие требует объяснения», – так ставит он проблему и пытается решить её с помощью новой абстракции – представления о «расширенном воспроизводстве свободной биогеохимической энергии»... Проститутки г. Пенза ждут вас для незабываемых встреч и моментов страсти.

Мы видим, как сложно, порой путанно проламывается его мысль сквозь бурелом уже поваленных ветром революционного XX века научных истин. Спотыкаясь, часто избирая кружной, не самый быстрый и эффективный путь, но вперёд – туда, к заветной цели.

В работах 30-х годов Вернадский впервые выделяет из общей «массы живого вещества» его особую часть – человечество как целое.

Во-первых, ему стало ясно, что человечество занято скорее не «производством» биогеохимической энергии, а её «потреблением».

Во-вторых, при всём желании человечество никак не удавалось представить в виде «постоянного количества живого вещества» (как того требовала ранее сформулированная концепция). Для этого пришлось бы прибегнуть к чрезвычайно сильным натяжкам, фактически игнорировать данные демографии.

В-третьих, – и это самый важный пункт для Вернадского – геохимические функции человечества характеризуются не его «массой», а его производственной деятельностью Оказалось, что темп, направление, характер усвоения человечеством биогеохимической энергии определяются его разумом.

Всё это требовало не просто осмысления, но и какого-то беспрецедентного, революционного рывка вперёд – революционного и по сути, и по формулировкам.

Смысл и значение концепции ноосферы выходят за рамки собственно биогеохимии, и, в свою очередь, могут быть поняты лишь с учетом общих тенденций развития естествознания на рубеже веков, особенно в XX столетии. Во многом определившая его концепция ноосферы не может быть осознана «абстрактно», «сама по себе», в отрыве от этого времени. Времени, когда мысль многих исследователей мучительно бьется над проблемой целостности, системности отношений человека с миром природы, когда впервые появляется такое ответвление науки, как «глобалистика», и сама наука уже не представляет собой некое витание в высших абстракциях, а непосредственно – и, как мы знаем, не всегда осмысленно – вторгается в жизнь людей. И в жизнь, которая долгое время существовала как бы «вне людей».

Именно с приходом нашего столетия внимание естествоиспытателей (особенно географов) фиксируется на проблемах, связанных с выделением и изучением приповерхностной оболочки Земли. Эту оболочку, понимаемую как целостное образование, Вернадский назвал биосферой. А ноосферу определил как состояние преобразованной человечеством биосферы.

Он уже заметил, что на энергетические процессы, происходящие в биосфере, действует некая новая сила: «В биосфере существует великая геологическая, быть может, космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе. Эта сила, по-видимому, не есть проявление энергии или новая особенная её форма. Однако действие этой силы на течение земных энергетических явлений глубоко и сильно и должно, следовательно, иметь отражение... в бытии самой планеты. Эта сила есть разум человека, устремлённая и организованная воля его как существа общественного».

Вот и обещанный отход от ньютоновского механицизма. Если человек превращается в решающую «геологическую (а в перспективе и космическую) силу», определяющую течение природных процессов на Земле, то уже нет никакой возможности «устранить» – в процессе познания – человека из системы его связей с природой. А ведь именно такое «устранение» и лежит в основе принципа внешнего наблюдателя – принципа, на котором вольно или невольно строилось естествознание. Задача же, по Вернадскому, состоит теперь в следующем: «сдвинуть» естествознание с этой точки зрения, подчеркнув тем самым, что и наблюдатель есть прежде всего элемент наблюдаемого им мира.

Ближайшей аналогией из мира физики приходит на ум принцип относительности Эйнштейна...

Вернадский открыл новую эпоху в науке, в самой её методологии. Это можно утверждать уверенно, невзирая на все споры по частным разделам его учения. Он не только впервые в истории человеческой мысли подошел к ясному осознанию геологической роли жизненных процессов, но и создал целостное учение о биосфере, которая охватывает эволюцию жизни и развитие планеты в единстве космических, геологических, биологических и антропогенных (то есть связанных с результатами деятельности человека) характеристик.

Что касается последней, то она знаменует собой переход биосферы в новое состояние. С развитием процесса цефализации – увеличения объема мозга и развития нервной системы – возникает «новая геологическая сила – научная мысль» и вся эволюция жизни на Земле переходит на качественно новый виток. «Человек, – формулирует основной вывод Вернадский, – закончил впервые в своей истории заселение планеты», и её границы дольше уже не будут его стеснять; человечество неизбежно выйдет в космос.

Такова в самых общих чертах концепция ноосферы по Вернадскому. Может возникнуть вопрос: а почему «по Вернадскому», разве не он один выдвинул её и обосновал?

Вопрос закономерен. Дело в том, что слово «ноосфера» не его, а французского геолога Э. Леруа (правда, вдохновила его на это лекция Вернадского!). Кроме того, понятием ноосферы пользовался другой знаменитый мыслитель – современник Вернадского, а в мировоззренческом плане – его антагонист, французский ученый и теолог Пьер Тейяр де Шарден.

Итак, в обиходе научной мысли XX столетия как бы равноправно существуют «две» ноосферы – Вернадского и Тейяра де Шардена. Они в каком-то смысле равноправны, убедительны и, не побоимся этого слова, одинаково «красивы» (в том смысле, какой вкладывает физик-теоретик, оценивая изящество теории). Различие их принципиальное – мировоззренческое.

Вернадский – учёный-естествоиспытатель, философ-материалист. Тейяр – тоже учёный (ему принадлежит много крупных открытий в палеонтологии, в частности «синантропа»), но при этом католический богослов. Правда, с точки зрения ортодоксальной теологии, самый настоящий «диссидент» (первоначально слово относилось только к сфере религиозного инакомыслия), которого впору было бы отлучить от церкви как еретика, – но всё-таки несомненно религиозный мыслитель.

Личность эта во многих отношениях замечательная, а сочинение Тейяра «Феномен человека» (у нас в стране перевод книги вышел вторым изданием) оказало огромное влияние на общественную мысль XX века. Религиозный модернист, он всю жизнь старался трансформировать религиозные догматы, «подогнать» их под данные естествознания. Подобные попытки предпринимали многие, но мало кому удалось на этом пути создать столь интересную – и по-своему ясную – целостную философскую систему, к тому же проникнутую редким гуманистическим пафосом.

Начинает строить свою схему мироздания Тейяр, надо отдать ему должное, как истинный ученый-естественник. Поставив задачу – создать гуманистически обоснованные принципы эволюции человечества, он, говоря современным научным языком, формирует «проблемную ситуацию» (строит модель), анализ которой и должен дать средства для решения поставленной задачи.

В своих философских предпосылках Тейяр во многом следует принципам так называемой «философии жизни», в частности Анри Бергсону. Утверждая, что «человек – только лишь феномен» (то есть нечто уникальное, «индивидуальное», не имеющее аналогий и прецедентов), французский мыслитель добавляет: «Но зато уж весь феномен». Иначе говоря, человек – отправная точка рассуждений Тейяра, причём «точка» с неизбежностью выделенная, особая в ряду других на эволюционной шкале.

С самого начала своих построений учёный-теолог фактически противопоставляет всю эволюцию живых существ результату этой эволюции, человеку. Равноправие её возможных путей Тейяром отвергается и признаётся единственный – тот, что привел к возникновению человека. С постулированием (а это постулат, то есть исходное положение, которое принимается без доказательств) принципа «феноменальности человека» эволюция в понимании Тейяра приобретает цель, а всё его учение – отчетливую телеологическую направленность.

Как он рассуждает? Если результатом эволюции стала приспосабливаемость жизни к окружающей среде и «стремление» к самосохранению, то эволюция должна была остановиться на уровне примитивно организованной жизни. Ученый-палеонтолог между тем констатирует факт прогрессирующей эволюции жизненных форм, причём ни борьбой за существование, ни естественным отбором нельзя объяснить ускоряющихся темпов эволюции.

Чтобы выйти из наметившегося противоречия, Тейяру ничего другого не остаётся, как указать на «особый результат» и «особый механизм» её осуществления. Тем более что вероятность возникновения жизни с точки зрения второго начала термодинамики практически равна нулю, а в пользу «направленности» эволюции свидетельствуют, по мнению Тейяра, многие равноценные, но тупиковые её ветви. «Утверждается, – пишет он в «Феномене человека», – что млекопитающее более прогрессивно и более совершенно, чем пчела или роза... Мы не можем научно установить никакого первенства среди этих выдумок природы. Решения разные, но равноценные».

Анализируя созданную им проблемную ситуацию, Тейяр строит альтернативную модель эволюции, в которой были бы невозможны установленные им «разрывы» и «противоречия». Модель, прямо скажем, «экзотическую», основанную на достаточно большом количестве «новых сущностей»; их теолог Тейяр вводит с удивительной щедростью, победив в себе учёного-естествоиспытателя. (По сей день одним из основополагающих принципов построения научных теорий остается знаменитый принцип, выдвинутый средневековым философом-номиналистом Уильямом Оккамом: «не создавай сущностей сверх необходимых».) В книге Тейяра появляются новые, непривычные читателю понятия: «точка Омега», «внутреннее вещей», «радиальная и тангенциальная энергия» и, наконец, «ноосфера».

Модель вся построена на столкновении «внешнего» и «внутреннего», психической («радиальной») и физической («тангенциальной») энергий. При этом французский мыслитель охотно заимствует некоторые приемы у Гегеля (например триаду), у других философов, а кроме того, привлекает обширный фактический материал конкретных наук.

Итак, по Тейяру, всякий элемент на эволюционной лестнице – будь то элементарная частица, атом, молекула, клетка, живой организм, человек, общество – характеризуется одновременно наличием некоторой «внутренней сущности» (радиальная энергия) и «внешнего поведения» (тангенциальная энергия). Первое – это мера сложности, непознаваемости (с точки зрения «внешнего наблюдателя»); второе – возможность описать и предсказать дальнейшее поведение, например с помощью объективно установленных законов, высаженных в математических уравнениях.

По мере того как эволюция «взбирается» по лестнице, с каждой новой её ступенькой уменьшается доля тангенциального (у элементарной частицы «внутренняя сущность» нулевая, и можно сказать, что этот объект полностью определяется поведением по отношению к себе подобным) и одновременно растёт «радиальная» составляющая. На уровне больших молекул, клеток перестаёт «работать» математика, и дальше всё большее значение приобретает эфемерный, неподвластный механическому описанию «внутренний мир» объекта. Легко заключить, что на стадии человеческого общества к нулю стремится уже тангенциальная составляющая – «внутреннее» полностью подчиняет себе «внешнее».

Человечество становится уникальным объектом исследования и в силу этого – уже не «объектом», а феноменом.

Красивая модель, вероятно, отметит для себя любой ученый-естественник. Она изящна, цельна, предельно убедительна (с точки зрения непротиворечия «экспериментальному» материалу, который Тейяр де Шерден приводит, не скупясь) – и, надо сказать, «хорошо работает» в широком диапазоне... Сложности заявляют о себе, когда, говоря языком физиков, Тейяр де Шарден начинает «исследовать асимптотики», предельные значения, то есть когда он пытается проанализировать, что было в «начальный» момент, и что модель обещает в финале.

С «началом» (речь идет не о моменте времени, а о начале воображаемой эволюционной шкалы) ещё куда ни шло: любая «самая элементарная частица» в его схему безусловно вписывается. А вот конечная стадия эволюции...

В финале схема Тейяра дает «точку Омега». Абсолютную духовную (имматериальную) сущность, в которую придёт человечество. Замкнутую и принципиально непознаваемую, некий вариант кантовской «вещи в себе». Иными словами, – бога.

Как видим, и с точки зрения французского учёного и теолога неизбежен переход в ноосферу. Но если сам переход закономерно следует из модели, разработанной учёным, то интерпретация результата, его мировоззренческое осмысление – полностью идёт от теологии.

То, что учение Тейяра де Шардена подчеркнуто гуманистично и «космично», несомненно. Но очевидно и то, что это – продукт мышления религиозного. Французский философ и сам не скрывает этого, последовательно критикуя в своей книге как современные ему формы общественного устройства, так и самое Науку.

Она, по его мнению, «недостаточна», ибо исследует только внешнюю сторону «космического универсума» (мироздания), только физическое содержание эволюции, превращая тем самым человека в «лишённую смысла подробность» природы, в «винтик, жёстко детерминированный экономическими законами». «Внутреннее вещей» не может быть усвоено ни естествознанием, ни социо-гуманитарным знанием, ни их объединением, ибо развитие мира имеет две стороны: одну, постигаемую сознанием, другую – чувством и верой. По Тейяру, «суть вещей» (психическую энергию) нельзя изобразить рационально, в неё надо верить: «Без... чувств, мы только и сможем, что увидеть человека, как существо случайное в предметном мире».

Такая радикальная критика всего научного знания не могла не привести к проекту «великого объединения» (термин, заимствованный у современной физики) – веры и знания, науки и религии. По замыслу религиозного мыслителя, этот союз должен укрепить веру человека в его космической значимости и, следовательно, привести род людской к осознанию его ответственности за перспективы дальнейшей эволюции. Что же касается ориентира эволюции, то он, считает Тейяр, задается в ходе критики общественной истории человека.

«Проблема происхождения человека,– пишет он, – даже решенная детально, не разрешила бы человеческой проблемы... Живые существа раскрываются не в своём зародыше, а в период расцвета... Если мы хотим понять специфику человека и угадать тайну, то нет другого метода, как пронаблюдать то, что рефлексия уже дала и что она возвещает впереди». А что она возвещает впереди? Ноосферу.

Ноосфера для Тейяра – это переход физической энергии в психическую. Полностью и навсегда.

Преобладание психических факторов над материальными начинается, если следовать схеме французского мыслителя, с эпохи неолита. А это значит, что только ориентация на ноосферу может иметь в результате не приспосабливаемость человека к окружающему миру, а «свободное» развитие духовных его потенций. Тейяр де Шарден считает, что человечество как биологический вид не эволюционирует, а наблюдаемые видовые изменения – суть лишь внешняя (материальная) сторона эволюции. До тех пор пока развитие «внешнего» дублируется сознанием, человечеству не выйти за рамки приспосабливаемости к материальному миру.

А вот ноосфера переворачивает всё вверх ногами. «Развитие внешнего, – отмечает Тейяр де Шарден, – внутренне дублируется... постоянным возрастанием и углублением сознания... Теперь перевернём это предложение», – неожиданно предлагает он. И что в результате? Ноосфера, в которой, напротив, «внешнее» дублирует изменение в психической энергии, в сознании. По замыслу философа и физико-биологическая структура человека должна быть перестроена в соответствии с ноосферой.

Налицо принципиальное различие во взглядах Вернадского и Тейяра де Шардена. Если для первого ноосфера – всего лишь одно из состояний биосферы, то для второго ноосфера вне и над биосферой.

Итак, подчеркнём еще раз: ноосфера в понимании Тейяра да Шардена – результат эволюции (то же и у Вернадского), но как бы окончательно «оторвавшийся»» от неё, существующий автономно и независимо от материального мира (здесь прямое расхождение с выводами русского ученого). Вместе с тем Тейяр тоже ищет некую социальную силу, способную осуществить переход человечества в ноосферу.

И находит... христианство!

«Погибает цивилизация майя, обессиливают цивилизации Китая и Индии, мир разделён на две экономические и политические системы, индустриализация стандартизирует и убивает людей». Таково положение дел, констатирует Тейяр. Внешняя история цивилизации не оставила следов. Лишь перемещение внутренней, психической энергии всех живших людей в мыслящий пласт планеты – ноосферу объединяет человечество и ускоряет его эволюцию.

«Если ноосфера не иллюзия, то нужно признать в передаче и обмене идеями внешнюю форму биологического прибавления»; что же касается «эры промышленности, эры нефти, электричества и атома, эры машин и т. д.», то им в ноосфере не место. Тем более подрывают её основы классовые противоположности, культурные различия, национальные особенности! И, конечно, трудно было ожидать от католического богослова иного вывода, кроме того, что действительно сделан Тейяром: единственная сила, которая стоит выше всех указанных «распрей» и «изолирующих признаков», – христианство.

«Факт христианства – перед нами. Он имеет свое место среди других реальностей мира... Оно (христианство. – Авт.) в перспективе Вселенной привносит решающее подтверждение, которое нам нужно». «Нам» в данном случае – религиозным модернистам...

Тейяр не жалеет места для доказательств своей правоты. По его мнению, эволюция только «опалила» народы Азии и Африки, Америки и Австралии, ибо ось её прошла через Европу и христианский мир. Это религиозное учение объединяет людей в одно целое, обеспечивая каждому бессмертие его психической энергии в «точке Омега» – единой ноосфере будущего. Ноосфера в представлении Тейяра – это путь к объединению веры и разума, верующих и неверующих, человека и бога. «На всей поверхности ноосферы христианство представляет собой единственное течение мысли, достаточно смелое и прогрессивное, чтобы охватить практически и действенно Мир, в действии, в котором вера и надежда завершаются в любви».

Утверждение о «смелости» и «прогрессивности» христианства, достаточно постная проповедь «вселюбви» – вот к чему пришёл а итоге французский мыслитель. А ведь как начал!..

Две безусловно яркие личности XX века наметили человечеству пути в ноосферу. Два интеллекта, быть может ни уступающие друг другу, – и два мировоззрения со своими различными выводами.

С одной стороны, созидательное начало объединившегося человечества, овладевшего экологическим сознанием и установившего справедливый социальный строй на Земле. А с другой – возвращение к христианской «всечеловеческой» любви...

В отношении к труду, человеческой деятельности пролегает водораздел между двумя ноосферами. Для католика Тейяра материальные последствия деятельности человека – не что иное, как симптом вырождающейся цивилизации. А для материалиста Вернадского – знак зарождения новой «космической» цивилизации. И вполне закономерно в его рассуждения вторгается социальная нота: «В настоящее время, – писал он в 1944 году, – наряду с небывалым расцветом научной мысли, приходится слышать о приближении варварства, о крушении цивилизации, о самоистреблении человечества. Мне представляется, эти настроения и эти суждения являются следствием недостаточно глубокого проникновения в окружающее».

Ученый ушёл из жизни до первых испытаний атомной бомбы, и, как знать, сохранил бы он свой оптимизм, узнай о вступлении человечества в эру, когда самоуничтожение не только возможно, но и весьма вероятно? Но нам, обуреваемым проблемами, которые Вернадскому были, по всей видимости, неизвестны, очень помогает сейчас этот его оптимизм. Его вера в «ноосферное» будущее человечества.

Гарантирует его, конечно же, не христианство. «Идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы. Можно смотреть поэтому на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим».

МЫСЛИ ВЕРНАДСКОГО

Рукописный архив выдающегося русского учёного, хранящийся в фондах Академии наук СССР, без преувеличении сказать, огромен. И лишь в малой степени исследован. Многие свои взгляды Владимир Иванович Вернадский успел только конспективно пометить, набросать в своего рода гигантской «записной книжке», которую он назвал «Мысли. (Записи, заметки, наброски, замечании по разным вопросам науки, философии, этики и пр.)». В большинстве своём фрагментарные, они всё же, на наш взгляд, интересны как части огромной, еще только создаваемой трудом многих исследователей мозаики, имя которой «Личность Вернадского».

Фрагменты «Картина мира» (Архив АН СССР, фонд 518, опись I, дело 162, лист I) н «Этика» (то же, листы 100 – 103) подготовлены н публикации Ф. И. Гнренком.

КАРТИНА МИРА

Картина мира, сведённая к энергии и материи, если мы попытаемся сейчас взглянуть на неё без предубеждения, явно не отвечает действительности. Её не принимают уже поколения учёных, работающих в области наук исторических, социальных, не говоря уже о философах или религиозно мыслящих. Она всегда чужда искусству. В лучшем случае к ней относятся как к чему-то прочному, достигнутому наиболее точными или, вернее, наименее сомнительными методами искания истины. К таким представлениям приходят физики, математики и учёные, работающие в близких областях знания: химики и астрономы. Это представление основано на вере в то, что и всё другое, изучаемое в естествознании – и область жизни – будет подведена к тем же проявлениям материи и энергии. Эта вера такая же, как в былое время вера в философский камень, perpetuummobile(вечный двигатель. – Ред.), квадратуру круга, превращение металлов. Наравне с ними стоит и искусственное создание организма. И стремление ко всем этим неправильно поставленным и недостижимым задачам было плодотворно с точки зрения развития и роста науки.

До сих пор очень мало явлений жизни входит в область тех явлений, которые хорошо поддаются этому представлению о мироздании. И даже без них на наших глазах совершается величайшая революция в этой области в представлении о неуничтожаемости материи и невозможности её создания из чего-то иного («из ничего» – фактически предвосхищение взглядов современной теоретической физики на проблему «поляризации вакуума», рождающего частицы. – Ред.). Не ладно начинает быть и в области энергии. Научные представления о материи и энергии моей молодости, когда я научно вошёл в круг этих идей в 1880-х годах, и теперешней моей мысли 1920-х, притаились, может быть и незаметно для каждого из нас, но притаились во всех своих основаниях.

В учении о углеродистом веществе совершенно ясно выявляется роль человечества, в частности, и всех организмов в геохимических процессах Земли. Эта роль не является случайностью, а есть такая же необходимость как... и колебания океанов в течение геологических периодов. Без организмов не было бы карт выветривания, существование которых может быть прослежено в течение всех геологических периодов, в архейской эре. Неразрывно с живым веществом человечество. Его геохимическое действие огромно и растет с ростом его цивилизации, т. е. его сознания.

Сознание человечества становится той «силой», тем фактором, который мы должны принимать во внимание, когда изучаем великий природный процесс, как должны принимать во внимание материальную среду, в которой идёт этот процесс, или те формы энергии, например всемирное тяготение, которое в них проявляется.

Но сознание не форма материи и не форма энергии. Дуалистическое представление о мире из энергий и материи, которое пытаются снести, уничтожало материю...

Допустим, что есть энергии, материя. Материя может быть фактически приведена в связь с энергией (кванты, электроны, эфир в разных построениях). Но в мире есть ещё регулятор энергии – сознание... (не окончено).

ЭТИКА

Самым важным вопросом, представляющимся уму мало-мальски думающего человека, являются вопросы этические, вопросы о том, как следует вести себя при тех или иных условиях жизни. Очевидно, желательно, чтобы условия поведения опирались на мало-мальски верные и точные основания, чтобы они не шли вразрез с тем, что точно известно человеку. Нет никакого сомнения, всеми и каждым чувствуется та шаткость, которая царит теперь в представлениях об этике, об условиях поведения. Такое положение зависит именно от того, что после удачных попыток подчинить строго истинному научному исследованию данных этики, здесь царит ещё вера и страшная путаница разных... объяснений.

Оставляя в стороне то сознаваемое всеми нами положение, что установление известных условий поведения... желательно и необходимо найти, обратимся к изучению того, какими путями могут быть найдены условия поведения. Здесь возможны два метода исследования: а) метод сравнительно-исторический и б) метод чисто научный, т. е. такой, который истекает из той связи, какая представляется существующей между условиями поведения и совокупностью всех наших прочих знаний.

Значение и доказательность обоих методов не одинакова, но при решении данного вопроса надо применять их оба, хотя с совсем разными целями. Верные представления о поведении... могут быть даны только вторым методом: если только поведение действительно зависит от всего общего нашего знания, значение же первого метода совсем иного рода; он может указать нам только степень достоверности каждого из нами добытых положений, т. к. очевидно, наше знание условно, а также отчасти отвечает на вопрос о степени зависимости его от всех остальных наших знаний. Я не думаю, чтобы он мог иметь иное значение, кроме определений степени достоверности... данного вывода. Но и тот и другой метод могут быть с успехом применены только тогда, когда будет доказано несуществование необходимой связи этики с религиозными верованиями, когда окажется, что отнесение этических вопросов к области религии произошло по недоразумению и за себя не имеет многих данных.

Такое исследование должно необходимо предшествовать именно теперь. Теперь разгар борьбы с религиозными учениями, борьбы далеко не всегда полезной, далеко не всегда ведомой с ясно осознанной целью. Религия, прежде обнимавшая философию всего человеческого знания, теперь сильно ограничена в своём поле; ей оставлена только область внутренней жизни человека – область этики. Так думают помирить между собой науку и религию большинство современных мыслителей. Мы видим, однако, ничего хорошего из такого отнесения этики в область религии не происходит, и пора давно решить, на чем же основывается подобное отнесение этики в эту область.

Если действительно есть данные, заставляющие относить этику в область религии, т. е. в область, где нет места исследованию научному, тогда покажется безнадежным всё искание праведной жизни...

Если бы удалось доказать положительно, что нет никакой надобности относить этику в область религии и что все это утверждающие не имеют за себя никаких фактов или данных – много бы выяснилось и многое бы было понято... И как в начале религиозные воззрения сослужили свою службу, помогли развитию человечества, так теперь среди значительной части населения она является вредным и опасным орудием регресса. Она может разрушить то, что создано её же работой.

Когда это будет доказано, тогда можно будет применить оба эти метода, сперва необходимо критике подвергнуть ныне существующие «принципы» нравственности и затем уже приступить к научному исследованию. Т. о. три части:

I. Независимость этических принципов от религиозных учений.

II. Критика современных учений о поведении.

III. Научное исследование учения о поведении.