Алгоритм жизни
Я достаточно много выложил статей В. М. Глушкова по кибернетике и было бы справедливым выложить и эту статью – своего рода автобиографию.
Источник: журнал «Смена», №3, 1979 год.
Виктор ГЛУШКОВ, академик. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий, вице-президент Академии наук УССР, директор Института кибернетики АН УССР, депутат Верховного Совета СССР.
Автобиография... Чаще всего это белый листок бумаги, на котором ты должен изложить всю свою жизнь. И чем длиннее, насыщеннее она была, тем труднее придать ей короткую, лаконичную форму. Тем более автобиографии учёного, человека, связанного с большим коллективом преданных соратников многочисленными невидимыми узами, столь крепкими, что порой даже трудно понять, что предложил ты, а что сделали они. И как ты ни стараешься, никак не можешь рассказать в автобиографии обо всём, о чем так хотелось бы, о том, чему ты посвятил свою жизнь, обо всех, с кем шёл к цели рука об руку.
С чего же начать? Может быть, с того, как рос в небольшом городе Шахты? Или же с того, как ходил в школу? Но в этом моя биография похожа на многие тысячи других. Как и у большинства мальчишек, в те годы одно увлечение у меня сменялось другим. В третьем классе меня очень интересовали животные и растения, и где-то в глубине души я надеялся стать известным биологом. Но в пятом классе начал увлекаться геологией и минералогией и думал, что как раз в них моё призвание.
В шестом классе занимался радиотехникой, радиоуправляемыми моделями, то есть тем, что сейчас принято называть автоматикой и телемеханикой. Вскоре моим главным увлечением стали математика и физика. Они давали мне теоретическую базу для конструкторских работ. Увлёкся я тогда же идеей моделирования человеческого мозга. И как оказалось потом, мои последние школьные увлечения были самыми сильными и серьёзными.
Когда же был сделан первый шаг именно в этом, решившем для меня все направлении? Сейчас, пожалуй, точно и не определишь. А может быть, все это началось с электрической пушки, которая была описана в журнале «Техника – молодёжи». Родилась у меня тогда идея усовершенствовать её. Вот чтобы сделать это, рассчитать траекторию снарядов, и занялся я математикой. Занялся и увлёкся. К восьмому классу знал её уже в объёме технического вуза.
Пушка была моей гордостью. Стреляла она снарядами, сделанными в виде ракет. Заинтересовался я тогда мыслью Ньютона: если на большой горе установить пушку и выстрелить, то снаряд станет спутником Земли... Мечталось проверить...
Я так увлёкся пушкой, что даже думал стать артиллеристом. Мысль эта укрепилась, когда услышал по радио, что началась Великая Отечественная война. Я тут же подал заявление в артиллерийское училище, но разочарование не замедлило постигнуть меня. Не только в училище не приняли, но и вообще отказались в армию призывать. И всё из-за сильной близорукости. На фронт я всё же попал, правда, только на трудфронт. Под Сталинградом рыл окопы и противотанковые рвы.
После освобождения Донбасса работал на шахте и учился а Новочеркасском политехническом институте. Хотел я заниматься и теоретической физикой. На физико-математический факультет Ростовского госуниверситета пришлось сдавать экстерном. Практически за два года, одновременно с Новочеркасским политехническим, закончил я университет... Но... стал математиком, а не физиком, как хотелось. Почему? Да потому, что по теоретической физике нужно было проделать большое количество лабораторных работ. А я, вполне понятно, не имел возможности выполнить их. Вот и пришлось заниматься математикой, где никаких лабораторных работ делать было не нужно.
Но хотя я начал свою творческую жизнь в науке с математики и занимался самыми абстрактными вещами, такими, как теория групп, топология, я ещё интересовался электронно-вычислительной техникой. Отношение к кибернетике тогда было не совсем доброе. Но кое-что в этом направлении делалось. В 1951 году Государственная комиссия приняла первую на европейском континенте и в СССР электронно-счётную машину МЭСМ. Она была создана небольшой группой под руководством академика С. А. Лебедева.
Позже С. А. Лебедев с большей частью специалистов, работавших над МЭСМ, переехал в Москву и возглавил Институт точной механики, который вскоре получил название Института точной механики и вычислительной техники. Этот коллектив начал работу над большой электронно-счётной машиной – БЭСМ.
Одновременно с проектированием первых ЭВМ начали создаваться кадры программистов. Здесь очень большую роль сыграли Вычислительный центр Академии наук СССР, который возглавлял академик А. А. Дородницын, и отделение прикладной математики Математического института имени Стеклова под руководством М. В. Келдыша. Потом это отделение превратилось в самостоятельный Институт прикладной математики.
Я говорю о программировании не случайно. Всё дело в том, что компьютер сам по себе ещё не есть законченный продукт. Вот когда вы начините его некоторым минимумом программ, только тогда он и станет электронным мозгом. Без этого вы фактически настоящей машины не имеете. Без так называемой операционной системы перед вами просто металлические ящики, забитые транзисторами да проводами...
Машины, созданные в то время, были чрезвычайно примитивные. Это так называемое первое поколение ЭВМ работало на лампах и было не очень надёжно. О том, чтобы применять эти электронно-вычислительные машины для управления, скажем, промышленностью, экономикой и так далее, тогда и речи не шло. Работы же по созданию искусственного интеллекта у нас практически ещё и не начинались. Честно говоря, тогда мы значительно отставали.
И в то же время у нас было очень большое преимущество, которое сохраняется и до сих пор. Заключалось оно в том, что для математической эксплуатации ЭВМ у нас сразу же пришла когорта математиков очень высокой квалификации, таких, как академики М. А. Лаврентьев, М. В. Келдыш, А. А. Дородницын... Вполне понятно, что они привнесли в использование ЭВМ высокую математическую культуру.
В связи с этим возник интересный парадокс. Бесспорно, наши первые электронно-вычислительные машины были несколько слабее американских. Хотя, справедливости ради, хочу заметить, что БЭСМ ненамного уступала лучшим американским ЭВМ. Мы отставали разве что только по параметрам некоторых устройств, скажем, периферийных, магнитных лент и других. Но наши математики делали не просто программы применительно к существующим методам, а специально изобретали новые методы, позволяющие им использовать электронно-вычислительные машины более эффективно, наши машины применялись для научных расчётов с гораздо большей отдачей. Мы нередко решали такие задачи, которые американцам были явно не по зубам.
В это время я жил и работал в Свердловске и вплотную не занимался ни кибернетикой, ни электронно-вычислительной техникой. Но уже тогда я пришёл к кое-каким интересным идеям, которые позже послужили основой для моей научной работы в области кибернетики. Интересовали меня в первую очередь возможности электронного мозга. Но едва я занялся этим вопросом, у меня возник встречный: а знаем ли мы возможности нашего мозга, человеческого? Ведь и они-то не познаны до конца. Меня, например, ребята в школе иногда дразнили, называли «Хронологией». Хотя запоминал я легко не только даты. Достаточно мне было раз-другой прочитать обычный или стихотворный текст, чтобы запомнить его наизусть. Одноклассники видели, что ничем другим я от них не отличаюсь, и не завидовали моим пятёркам, но экзамены мне порой устраивали серьёзные. Я на спор учил в подлиннике Шиллера и Гёте, большие поэмы русских поэтов. Признаюсь, что и сейчас помню эти стихи. Могу читать их часов по десять подряд.
И поверьте, не для того, чтобы похвастаться своей памятью, я вспомнил об этом. Дело в том, что меня давно волнует проблема определения границы мышления и памяти сегодняшних и завтрашних компьютеров. Но как её определить, если мы ещё и в человеческих возможностях не разобрались до конца?
Помню, проблемы памяти меня заинтересовали ещё как математика. А в это время и кибернетика уже выходила на широкую дорогу. В 1955 году было принято решение об организации вычислительных центров, аналогичных Вычислительному центру Академии наук СССР, в ведущих республиканских академиях. В том числе и при Академии наук Украины. В Киеве же, где была создана первая советская вычислительная машина, жизнь в этом направлении после отъезда академика Лебедева со своей группой совсем замерла.
Как я попал в Киев? Да скорее всего благодаря случайности. Руководитель Института математики АН УССР академик Гнеденко узнал, что я, с одной стороны, математик, а с другой – инженер. Он счёл, что всё это даёт хорошую основу для работы в вычислительном центре. И пригласил меня.
И вот в 1956 году я приехал в Киев. До этого я никогда на Украине не жил, но с того времени вся моя судьба связана с ней, с Институтом кибернетики. Сейчас я уже не могу представить себе свою жизнь без днепровских просторов, без золотистых полей с трелью жаворонка, которого и не увидишь в бездонной сини высокого неба, без милого и дорогого моему сердцу красавца Днепра.
Каждый раз, когда я прихожу к нему, невольно вспоминаются слова: «Чуден Днепр при тихой погоде...» Конечно же, он чуден, величествен и прекрасен. И не только при тихой, при любой погоде. Чуть ли не каждую субботу прихожу я к нему после трудной, подчас даже изнурительной недели, когда не знаешь ещё, всё ли успел сделать, по тому ли пути в представшей неожиданно проблеме пошёл сам и повёл учеников. Сядешь на берегу, посмотришь на воду, мерно, но могуче бегущую перед тобой, или же в футбол поиграешь часок-другой, а потом окунёшься в Днепр – и новые силы вливаются в тебя, наполняют уверенностью и спокойствием. И невольно чувствуешь – путь преодоления найден, он где-то рядом, совсем рядом... Минута-другая, и он перед тобой...
Такое случалось не раз... А сколько дум приходит в голову, когда сидишь с удочкой? Ничто и никто не мешает тебе. Только лёгкое лепетание спокойно текущей воды нарушает неправдоподобную тишину. И сколько, казалось бы, неразрешимых проблем вдруг становились совершенно ясными в этой идиллической тишине, когда платиновым отливом заблестит на заброшенном тобой крючке рыбья чешуя...
Но не хуже и зимний Днепр, когда его и не видно подо льдом. Только в проруби. Мелкими иголочками колет обжигающая тело вода. Вместе со сковывающим на секунду холодом чувствуешь какой-то новый прилив сил и, кажется, можешь своротить после этого купания целые горы проблем, ещё недавно ставивших тебя в тупик. «Моржом» я стал случайно: прочитал о них и решил сам попробовать. Понравилось.
Помню, один из моих товарищей не поверил, что можно вот так просто, без какой бы то ни было специальной физической подготовки взять да и стать «моржом». Решил он посмотреть на всё собственными глазами и пошёл со мной. Я плавал, а он у проруби стоял, наблюдал, убеждался в возможности подобного эксперимента. И всё бы хорошо, но уже через несколько дней я раскаивался в том, что позвал недоверчивого коллегу с собой. Мне-то ничего, а он... сильно простудился. Вот и разберись после этого, что кому можно, а что нельзя... И всё же зимним плаванием в Институте кибернетики теперь многие занимаются.
Когда я переехал в Киев, института ещё, правда, не существовало. Тогда это была всего лишь лаборатория, через год она преобразовалась в вычислительный центр. И только в 1962 году был организован тот самый Институт кибернетики, который, как я надеюсь, знают сейчас во всем мире.
Развитие нашего института всё это время проходило в тесном контакте с математиками и кибернетиками из союзных Академий наук и прежде всего с учёными из Москвы. Очень большую роль в развитии нашего института как на первых, так и на последующих этапах сыграли вычислительный центр АН СССР и его руководитель академик А. А. Дородницын. Мы часто смеялись с ним над таким парадоксом: главное кибернетическое учреждение на Украине возглавляю я – русский по национальности, а Вычислительный центр АН СССР в Москве – Дородницын, украинец.
Трудно нам было бы, когда мы зарождались, без такой надёжной дружеской помощи. Но и сейчас, когда мы выросли и окрепли, дружба наша продолжается, мы всегда готовы помочь друг другу, если это требуется, и всегда радуемся общим успехам. Я приехал в Киев не с пустыми руками. У меня было немало идей, которым позже суждено было воплотиться в жизнь. В то время у нас начала проектироваться новая электронно-вычислительная машина «Киев». Позже она была сделана в двух экземплярах. Одну установили в нашем вычислительном центре, а вторая некоторое время трудилась в Объединённом институте ядерных исследований в Дубне.
Мне пришлось возглавить работы по созданию этой машины. Взявшись за дело, я убедился в несовершенстве тех методов, которыми в то время проектировались подобные машины. Нам стало ясно, что по мере усовершенствования, усложнения компьютеров разрабатывать их старыми методами просто невозможно. Проектирование начинало занимать столько времени, что машины, ещё не выйдя из стен завода-изготовителя, устаревали. Мы понимали, что проблема автоматизации процессов проектирования компьютеров становится все более насущной.
Взялся я тогда за это дело довольно активно, зная, что программа работ предстоит весьма широкая. Приходилось заниматься и развитием математической логики, и развитием аппарата программирования, и частично даже методами расчёта электронных схем. То есть занимался я и чисто электротехническими работами.
Примерно к 1963 году на базе развитых и разработанных нами разделов теории автоматов мы создали так называемую малую систему автоматизации проектирования ЭВМ. Были разработаны некоторые методы, с помощью которых можно было формально подходить к синтезу машин. То есть сначала не формально спроектировать структуру машины в виде блоков, а уж потом к каждому блоку применять методику формального проектирования. Теперь я или кто-то другой мог только дать команду, что этот блок должен делать, какую информацию он должен получать и что с ней производить, что выдавать. Всё же остальное машина автоматически выполняла сама. Она строила схемы, решала, как нужно соединить между собой все элементы для того, чтобы получился именно такой преобразователь информации, который нужен.
Закончилось всё тем, что мы внедрили систему в целом ряде проектных организаций. В 1964 году данная работа по теории автоматов и её применение для автоматизации проектирования машин была удостоена Ленинской премии.
В отзывах, которые писались тогда рядом конструкторских бюро, говорилось, что, если раньше аппаратура, занимавшая большой шкаф, проектировалась бригадой в двадцать-тридцать человек в течение года, то после применения наших методов всё это проделывали три сотрудника за полторы-две недели. Кроме того, аппаратура занимала в полтора-два раза меньше места, чем раньше, она становилась более надёжной и эффективной.
Ну, а как же происходит сам процесс проектирования, как рождаются новые компьютеры? Естественная последовательность этого процесса такая. Сначала задумываем конфигурацию систем и применяем метод имитационного моделирования. После этого начинается этап так называемого логического или алгоритмического проектирования. Я начинаю уже влезать в крупные блоки и говорить, что эти блоки будут, скажем, центральным процессом, большой памятью или ещё чем-то, и объясняю компьютеру-проектировщику, как лучше всего организовать системы команд. Я «втолковываю» ему, какие команды должен выполнять каждый блок, как он должен преобразовывать информацию. Математическое обеспечение для всего этого впервые в мире было разработано нашим институтом.
Когда и этот этап заканчивается, я начинаю заниматься связями отдельных элементов. Этот этап, основы которого были заложены ещё в теории автоматов, называется функциональным проектированием. И, наконец, последний уровень – технологический, или заводской, при котором надо, чтобы фактически были изготовлены интегральные схемы, монтажные таблицы и многое другое.
Автоматизированная система прекрасно справляется с проектированием компьютеров. Сейчас человек делает первичный замысел на первом уровне имитационного моделирования. После того, как результат моделирования получен из машины, человек обдумывает результат и, если необходимо, даёт соответствующие рекомендации. Вполне понятно, что это должен быть очень квалифицированный специалист.
Я уверен, что дальнейшее развитие автоматизации проектирования, как и применение компьютеров в других областях, будет идти к тому, чтобы человеку приходилось делать как можно меньше – только давать общий замысел и оценивать полученные результаты. То есть коночный результат любой автоматизации будет таким, что человеку достаточно просто дать задание типа: «А хорошо было бы, если б удалось сделать машину, способную сделать то-то и то-то».
И вмешиваться он будет только, так сказать, на входе и выходе. Но честно говоря, до этого пока очень далеко. И дело не только в несовершенстве нашей системы. Просто все мы, высказывая то или иное желание, очень редко даём точное условие. Как правило, формулируя его, мы не можем предусмотреть точно, как оно будет исполнено. Поэтому одна из главных задач, которая стоит и будет стоять перед человеком при любом уровне автоматизации, – правильно сформулировать задание. Мы должны точно выражать, что хотим от автоматизированной системы, а уж потом проверять полученные результаты и придавать им, так сказать, юридическую силу.
Пока же ещё роль человека заключается и в том, чтобы на всех этапах вносить творческий элемент, то есть делать то, что сейчас ещё плохо поддаётся автоматизации. И в этом ему помогают интуиция, опыт, то, чего компьютер, как правило, не имеет. Мы сейчас уже начали изготовлять ЭВМ, накапливающие опыт, но одно дело длительная история человечества, а другое – история развития компьютеров. Это, мягко сказать, чуть-чуть меньше.
Сегодня мы уже достигли такого этапа, что сейчас, например, у меня в отделе стоит обычный телетайп. Если мне нужно приступить к проектированию, я сажусь за телетайп и принимаюсь работать. Компьютер же, который стоит совершенно в другом месте, подсказывает что-то мне, я – ему, и таким образом рождается новая вещь. Видно, что уже сейчас система автоматизированного проектирования выглядит чем-то не совсем реальным, как будто сошедшим со страниц научно-фантастического произведения. Как правило, пользуясь этой системой, мы, несмотря на резкое усложнение проектируемых компьютеров, нередко в десятки, сотни раз не только не увеличиваем срок разработок, но, напротив, уменьшаем его. Я думаю, что с её помощью сроки проектирования сократились по сравнению с прежними в 7-10 раз, повысилось качество и значительно снизилась себестоимость рождающихся машин.
Но автоматизация проектирования – это было только одно из направлений, которое я начал развивать сразу же после переезда в Киев. Вторым было применение электронно-вычислительных машин для управления различными процессами. Сначала это были только процессы несколько специфического характера, но довольно скоро мы занялись изучением возможности применения компьютеров для управления технологическими производственными процессами. Причём срезу же нами были выбраны такие важные аспекты применения, как автоматизация плавки стали, управление химическими реакторами, выкройка и вырезка из стальных листов деталей корпусов в судостроительной промышленности...
До этого у нас в стране для автоматизации каждого технологического процесса пытались создавать специализированные машины. Но это и долго, и нерационально, и дорого. В конце 1958 года мы высказали идею создания универсальной управляющей машины. Одни снисходительно улыбались, другие просто восприняли её в штыки, а третьи говорили, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Надо сказать, что хотя мы работали совершенно независимо, американцы примерно в то же время пришли к такой же идее. И первые универсальные управляющие машины были созданы одновременно и в США и у нас. Наш институт выпустил тогда машину «Днепр», отлично себя зарекомендовавшую.
Через год-полтора мы вплотную занялись работами по созданию искусственного интеллекта. Тогда я набросал несколько идей, которые стали постепенно реализовываться. Первая из них касалась способов, с помощью которых можно научить компьютер распознавать смысл фраз на естественном человеческом языке – на русском, украинском, английском и так далее.
Помню, несколько позже выступал я уже с результатами конкретных достижений по этой теме на IIМеждународном конгрессе по проблемам переработки информации, который проходил в Мюнхене. Доклад мой вызвал тогда всеобщее удивление. Оказалось, наши работы намного превосходят всё, чего добились к тому времени в этом направлении американцы. Не скрою, я испытывал гордость за нашу советскую науку. Кстати, благодаря именно этим работам наш институт сразу же приобрёл мировую известность.
В институте у меня появилось много талантливых учеников и помощников. Вместе с Александром Летичевским мы занимались проблемами моделирования процессов эволюции. С Владимиром Ковалевским, ныне тоже доктором наук, профессором, разрабатывали вопросы распознавания образов. Одновременно создавали универсальный манипулятор, снабжённый телевизионным передатчиком, с помощью которого воспринималась информация. Создан был и читающий автомат. Короче говоря, диапазон деятельности нашего института расширялся с каждым днём. Да тут и удивляться нечему. Все мои ученики были молоды, полны творческого задора. И стоило только бросить им какую-нибудь интересную идею, как они тут же принимались за её развитие и воплощение.
Вполне понятно, что работы по созданию искусственного интеллекта не могли не привести к философским проблемам кибернетики, к решению вопроса, может ли машина мыслить или же она на это никогда не будет способна. Поэтому пришлось тут же организовать сначала небольшой, а потом довольно крупный методологический семинар, к которому позже примкнули и философы.
Результатом этой работы явилось новое определение кибернетики, значительно расширяющее определение Винера. В своё время он занимался только проблемами управления и понимал кибернетику как науку об управлении. Искусственный же интеллект в понятие управления не попадал, так как, предположим, перевод с одного языка на другой, распознавание смысла и другие подобные операции довольно трудно назвать управлением.
Пришлось мне расширить определение предмета кибернетики, обосновать то, что кибернетика принесла с собой принципиально новый метод научного познания – кибернетический эксперимент на компьютерах. Он отличается тем, что эксперимент производится не с самим объектом, а с его кибернетической моделью, информационным описанием, находящимся в памяти машины.
Именно это обстоятельство и делает современную кибернетику даже более универсальной, чем математика, так как она применима практически ко всем наукам. Поэтому уже давно появилась кибернетика экономическая, техническая, биологическая...
Новое определение кибернетики теперь звучит так: «Кибернетика – это наука об общих законах преобразования информации в сложных системах». Это определение нашло своё отражение сначала в Украинской энциклопедии, потом в Большой Советской, затем в энциклопедии «Кибернетика», изданной у нас в стране. Появилось оно и в пятнадцатом издании Британской энциклопедии, для которой меня попросили написать статью.
В 1962 году произошло событие, которое сыграло очень большую роль в моей дальнейшей деятельности. Мне поручили подготовить научные основы национальной программы СССР в области автоматизации и организационного управления, то есть управления экономикой. Ситуация тогда сложилась для меня не из лёгких. В то время академиком Немчиновым и его учениками была высказана идея о том, что наряду с вычислительными центрами для научных расчётов, построенными в академиях наук, нужно создавать такие же центры общего пользования и для экономических расчётов.
Первым делом нужно было выяснить, кому нужны такие вычислительные центры и какие задачи они должны решать. Это сразу же привело меня к вопросам управления макроэкономикой, построению макроэкономических моделей. Тогда же мы придумали и разработали первую схему такого управления.
При разработке этих моделей оказалось, что их просто невозможно реализовать в вычислительных центрах, построенных по академическому принципу, как это предлагал Немчинов. Необходимо было создать охватывающую всю страну сеть из соединённых между собой каналами связи нескольких десятков тысяч вычислительных центров разных уровней.
Это был первый в мире проект такой разветвлённой сети вычислительных центров. В семидесятые годы этому проекту стали придавать большое значение не только у нас, но и в мировой практике. А тогда... Даже вспоминать не хочется! И многие учёные и технические эксперты были не согласны со мной, утверждали, что такая сеть может быть детищем только XXI века.
Конечно, сейчас я со смехом вспоминаю все эти шумные споры. Мои оппоненты, как говорится, попали пальцем в небо. Какой уж тут XXI век, когда на недавней конференции ЮНЕСКО я узнал, что подобные сети вычислительных центров созданы или создаются не только в высокоразвитых странах, но и в Бенине, Индонезии... Но тогда мне было не до смеха. Реализация этой идеи с «помощью» оппозиции очень долго тормозилась. Приходилось десятки раз доказывать, убеждать, и, к сожалению, порой безрезультатно Что же, такое, конечно, бывает, но ведь время-то шло.
Думаю, что в продвижении моей идеи, в доказательстве её не только жизненности, но и необходимости немалую роль сыграло то, что в 1964 году мне на правительственном уровне предложили заняться автоматизацией управления в ряде машиностроительных отраслей союзного подчинении.
Обрадованные этим доверием, мы сразу же начали работу одновременно в двух направлениях. Одно из них – автоматизация нижнего уровня – предприятий. Мы прекрасно знали, что дел предстоит немало, что трудиться придётся напряжённо и что только успех убедит оппонентов в нашей правоте.
Прошло всего три года, и автоматизированная система «Львов» вступила в строй на Львовском телевизионном заводе.
Не забыть мне 1967 год. Когда я докладывал в Государственном комитете по науке и технике о результатах внедрения системы, в зале, где проходило заседание, был установлен телетайп. Я предложил любому из присутствующих спросить через него у системы «Львов», что происходит на заводе.
Помню, был задан вопрос: «Как дела в третьем сборочном цехе?»
Наступило секундное молчание. Нервы были не то чтобы на пределе, но всё-таки напряжены. Хотя в глубине души я был уверен, что все пройдёт нормально. И компьютер начал отвечать: «Сейчас 11 часов 27 минут львовского времени. Согласно плану, на это время нужно было выпустить с конвейера 117 телевизоров. Фактический выпуск – 112. Чтобы войти в график, нужно увеличить количество операторов на 2-м рабочем месте с двух до трёх».
Принято говорить, что в таких случаях изобретатель вытирает дрожащей рукой пот со лба и облегчённо вздыхает. Ни пота, ни вздохов, честно говоря, не было. Верил я в автоматизированную систему. И все-таки какое-то облегчение, что ли, наступило. Как же, ведь всё сработало точно так, как и задумывалось. Легко стало на душе. Понял, всё идёт нормально.
Но испытание нашей системы на этом не закончилось. И если первая справка удивила присутствующих на заседании, то другая просто потрясла. Машине задали вопрос: «Кто из поставщиков будет тормозить работу завода через месяц?» И она тут же ответила. В её память вводились все телеграммы об отправке грузов в адрес завода, и она прекрасно знала, откуда какие контейнеры идут, учитывала среднюю скорость движения грузов и данные о дефиците материальных средств.
Наша система практически устраняет ручное составление различного рода вторичных бухгалтерских и отчётных документов и автоматически сама их составляет, а по приказу может и отпечатать. Простым нажатием кнопки за секунду мы могли теперь получить данные, на подготовку которых раньше ушли бы дни, а может быть, и недели.
Кстати, если говорить о рентабельности, то последующее годы работы АСУ «Львов» показали, что эффективность вложенных средств в её создание втрое превышает эффективность вложенных средств в само производство.
С помощью системы «Львов» уже тогда решалось более тридцати производственных задач: от учёта и планирования материально-технического снабжения до планирования реализации готовой продукции. Ну, и самое главное её достоинство – это, конечно, оперативное управление всем производством, которое осуществляется с помощью программы, содержащей в общей сложности около двухсот тысяч команд.
Вспоминается мне один случай. Дело даже не в том, что тогда, когда он произошёл, многие из нас не могли скрыть улыбку. Просто случай этот показывает, что компьютер не только сведущ во всём, что происходит на предприятии, но и демонстрирует невозможность обмануть эту, казалось бы, бездушную машину.
Вскоре после внедрения нашей АСУ на Львовском телевизионном заводе машина передала в один из цехов очередное задание. Мастер, работающий в этом цехе, ещё не привык к компьютеру и, говоря по правде, не очень-то доверял этому «железному чудовищу». Посмотрев на задание, он со злорадством, что наконец-то этот слишком умный робот дал маху, отстучал на телетайпе. «Задание невыполнимо. Нет таких-то деталей».
Но ещё он и от телетайпа отойти не успел, как тот опять заработал. Компьютер невозмутимо уверял, что эти детали на складе есть. Мастер снова пошёл и проверил – нет деталей, и всё тут. Компьютер же монотонно продолжал настаивать не своём. Спор явно начал затягиваться. И тогда на очередной запрос машина ответила, что эти детали в таком-то количестве были произведены вчера, в таком-то цехе, а затем, проделав такой-то путь, попали, наконец, именно на склад.
Но машине и на этот раз не очень-то поверили. Стали проверять правду ли она сообщила. И что же думаете? Оказалось, что она была совершенно права. Кладовщик, прекрасно зная, что именно эти детали дефицитны, просто хорошенько припрятал их, так сказать, «на чёрный день».
Когда же все это наконец-то обнаружилось то и мало доверяющий компьютеру мастер вынужден был признать, что обмануть машину действительно не так-то легко. А нам оставалось только радоваться тому, что компьютер нашей системы ещё раз подтвердил: память электронно-вычислительной машины поистине безгранична, она прекрасно помнит всё, что происходит и происходило не только на всём заводе в целом, но и в каждом цехе, на каждом производственном участке.
После Львовской автоматизированной системы появилась Кунцевская. Сейчас эти системы, став типовыми, внедрены уже на сотнях предприятий нашей страны.
Когда стало ясно, что системы дают очень хороший результат, на XXIV съезде партии было признано необходимым широко развить эти работы во всех отраслях. Появилась программа создания Общегосударственной системы сбора и обработки информации для учёта планирования и управления народным хозяйством (ОГАС) и сети вычислительных центров. Реализовываться она стала уже в семидесятые годы. В Москве создали Институт проблем управления при Комитете по науке и технике. Меня назначили его научным руководителем, а наш институт стал головным по математическому обеспечению ОГАС и Единой государственной сети вычислительных центров.
Когда же вся Общегосударственная система будет создана, она очень многое изменит в нашем народном хозяйстве. Значительно улучшится и станет более гибким планирование, откроются новые, ещё не использованные ресурсы, возрастёт производительность труда, полностью исчезнет бумажная волокита. Да и бумаг-то, в сущности, не будет. Ведь вся информация на всех уровнях будет по линиям связи передаваться из одного вычислительного центра в другой.
Легко ли будет людям, привыкшим работать по вчерашним и сегодняшним правилам, привыкнуть к этому? Вопрос это сложный. Помню, приезжает на одно из предприятий, где установлена наша автоматизированная система управления, один крупный финансовый работник. Ознакомили его с работой системы, а он и спрашивает: «Всё это хорошо, но чем она может помочь нам, финансистам, бухгалтерам? Ничем! Мы сказали ему, что система довольно успешно ведёт бухгалтерский учёт. «Как это ведёт? А где документы?» Ему объяснили, что они находятся в памяти машины. «Где это в памяти?» –не понял он. «На магнитных лентах». «Покажите», – потребовал финансист. Подвели его к машине, показали, где ленты крутятся. «Где же документы? Не вижу документов! – возмутился он. – Раз бумаги нет, значит, и документов нет!»
Пример этот показывает, что не все сразу смогут работать по-новому. Но что поделаешь, жизнь не стоит на месте, и постепенный перевод информации с бумажных носителей в память ЭВМ не только неизбежен, но и сравним с новой революцией, которую по своему значению в истории человечества можно приравнять к изобретению книгопечатания.
Сейчас по решению Академии наук наш институт занимается принципами построения сверхбыстродействующих, сверхбольших машин четвёртого и пятого поколений. Пока это ещё в основном теоретическая работа, объединяющая в себе несколько линий, таких, как линия собственно машинной техники, технологии, программирования искусственного интеллекта и другие. Такая машина послужит технической базой для проектируемых нами систем и сетей ЭВМ. Так что в какой-то степени в этой работе концентрируются все наши усилия.
Благодаря научно-технической революции наука стала сегодня непосредственной производительной силой. Вряд ли кто-то станет спорить, сколь велико влияние на развитие народного хозяйства и, в частности, на промышленность. И в то же самое время индустриальные методы начинают всё шире применяться в науке. Появилось сложное оборудование, углубилось разделение труда. Наука всё чаще и чаще вынуждена обращаться к крупным комплексным проблемам, справиться с которыми могут лишь большие научные коллективы.
Поэтому одна из главных черт, на мои взгляд, необходимых современному учёному, – это умение работать в коллективе, хотя, конечно, остались и такие области, в которых и одиночные усилия ещё играют существенную роль. Я имею в виду учёных-теоретиков. Но тем не менее тенденция прослеживается чётко: от одиночных усилий – к коллективным и комплексным научным программам, к разделению труда и соответствующим системам управления наукой.
Проблемы управления наукой превратились сегодня в самостоятельную отрасль науки. И в связи с этим возникает много новых вопросов связанных с квалификацией учёного. Теперь учёный даже самого высокого ранга, занимающийся комплексными проблемами, просто обязан быть знаком и с управлением наукой. Появилась и необходимость такого синтеза: с одной стороны, узкая направленность исследования, с другой – достаточно широкая общенаучная база.
Короче говоря, несмотря на то, что время гениальных одиночек проходит, всё большую роль будет играть учёный, соединяющий в себе способность к глубоко индивидуальной научной работе на узком фронте с широким общенаучным кругозором, с пониманием и знанием законов управления наукой, научными коллективами.
В своё время в призыве к молодёжи, решивший посвятить себя науке академик Павлов выдвинул три основных требования: последовательность освоения знаний, внутренняя скромность, которая не позволит человеку переоценивать себя и побуждает его всю жизнь учиться, страсть, заставляющая человека гореть наукой.
Молодые люди, идущие в науку, всегда должны помнить, что в эпоху научно-технической революции особенно выросли социальная роль и этическая ценность науки. Я имею в виду понимание её роли в обществе и её ответственности перед обществом Необходимо ясно понимать, что достижения науки должны служить на благо всему человечеству.
Записал Геннадий МАКСИМОВИЧ.