Образ чёрта в русской устной прозе

Источник: Э.В. Померанцева "Мифологические персонажи в русском фольклоре", 1975 год.

Чёрт – самый популярный персонаж русской демонологии. Его образ широко отражен в русском искусстве разных видов и эпох: его знает древнерусская живопись и современная скульптура, русская литература от житий и апокрифов до современной поэзии и прозы, к нему обращались заговоры и заклинания, его поминают многочисленные пословицы, о нем и его происках рассказывают «были», легенды и сказки.

Образ чёрта в народных представлениях и связанных с ними фольклорных рассказах нередко соединяется с образом водяного, лешего, даже домового. «Народ думает, что черти живут в болотах, мельницах, банях. Они приходят в деревню ночью и уносят то, что не благословясь положено, иногда проклятых детей», – писал новгородский краевед К. Черемхин в конце XIX в.

В Смоленской губернии считали, что черти внешне схожи с человеком, но только покрыты чёрными косматыми волосами, «живут в разных местах, как- то в домах, лесах, водах, овинах, банях и гумнах: называются они лесовиками, домовиками, банниками, овинниками». В летнее время «все бесы» сходятся вместе на берега рек и озер в двенадцать часов дня. Примерно о том же говорит и другой собиратель из Смоленской губернии: «Чертей очень много, так что каждое болото, река, озеро, мельница, кузни изобилуют чертями».

В. Н. Добровольский сообщает, что, по представлениям смоленских крестьян, «нет резкого отличия водяного от чёрта». Через него же в Этнографическое бюро Тенишева поступил интересный рассказ о чертях, в котором также подчеркивается эта общность чёрта с духами стихий: сообщение о том, что от чертей «рождаются такие же черти, отличающиеся от производителей большею ограниченностью ума и той особенностью, что пропадают совсем с изменением условий обитания и упразднением занимаемой должности. Это – водяной и леший». Там же говорится о том, что «чёрт пока живет в условиях времени и пространства, а потому в домах наших непременно ютится или он сам или его агент».

Эта общность представлений о всей нечистой силе отразилась и в большом пастушеском заговоре, переписанном в Новгородской губернии С. Закатовым с текста, хранившегося у крестьянина Тихвинского уезда Дм. Кожевникова. В этом «обходе», предусматривающем все опасности, грозящие скотине, стадо заговаривается «и от нечистой силы» ветра, вихря, лешего, водяного, и от беса, бесовки и от всякого урона, поветрия, стрыля и грома... и от дьявола, чтоб не входил в мое чистое стадо никакой нечистый дух... от колдунов и колдуний...».

Многие корреспонденты Тенишева указывают, что «чёрт» – общее название всей злой силы, которая часто обобщенно называется «нечистью».

Чёрт всегда несёт в себе зло, он никогда не выступает в качестве благодетеля, как иногда леший, водяной и особенно домовой. Это опасное зло, которое иногда человеку удается победить с помощью хитрости или же бога, крестной силы, ангела.

Сказанное является отнюдь не особенностью славянской устной прозы, а типологической чертой образа чёрта в мировом фольклоре.

Вместе с тем дьявол, рассказы о котором связаны с легендами о споре бога и сатаны, о грехопадении ангелов, о сотворении мира, т. е. с дуалистическими легендами, в достаточной мере далёк от представлений о «бытовом чёрте», о той нечистой силе, которая знается с колдунами и часто служит им, о чёрте, который во многом подобен лешему и постоянно пакостит человеку в его повседневной жизни.

Эту разницу между библейским дьяволом и чёртом, живущим в общераспространенных народных представлениях, отмечал П. Н. Рыбников, изучая заонежские предания. Затрудняясь приискать для множества видимых и невидимых представителей нечистой силы общенародное название, он указывал, что у них нет никакой связи с библейским дьяволом. «В представлении заонежан, – писал он, –  человеконенавистный дьявол сам по себе: это отвлечённое существо, о котором вне круга религиозных верований они знают лишь из особого рода сказаний, в жизни же они имеют дело с духами, совершенно иного порядка, которые и по природе, и по наклонностям близки к человеку, но только сильнее его».

Помимо домовых и духов природы П. Н. Рыбников к этой группе относит и чертей: «Черти в глазах народа тоже отличаются от дьявола; по заонежскому поговорью: «чёрт чёртом, а диавол сам по себе». Он свидетельствует, что заонежане приводили десятки примеров из прошлого и из недавних дней, рассказывали десятки случаев, о которых слышали и которых были свидетелями, в доказательство, что дня не проходит без того, чтоб черти не принесли людям какого-нибудь вреда, чтоб не соблазнили на преступление, не завели, или не похитили бы детей, которые закляты родителями.

Они «женятся между собой, распложаются, а все им мало».

Эти наблюдения П. Н. Рыбникова подтверждены и многочисленными аналогичными поверьями, собранными в центральных губерниях. Так, в Вологодской губернии были записаны былички, как чёрт завел мужика в бадью, на мельницу, в печную трубу и т. д. В Орловской губернии зафиксирован рассказ о том, как чёрт под видом соседа или даже попа завел пьяного под мост. Очевидно, сознание постоянного присутствия чёрта, зависимости от него, опасности от его козней породило и пословицу: «Богу молись, а чёрта не гневи».

Если домовой, леший, водяной связаны с определенным реальным местожительством: домом, лесом, озером, то черти помимо жительства в аду, где наказывают грешников, могут появляться где угодно – в лесу, поле, доме, трактире, на ярмарке и т. д., вмешаться в жизнь человека нежданно, негаданно, в любую минуту.

В Орловской губернии считали, что «старые черти все живут у море, молодые черти живут в речках». Все они холостые. Молодые оборачиваются змеями, молодцами, летают к девкам, сожительствуют с ними.

Образ чёрта в народных верованиях и фольклоре можно всё же дифференцировать от родственных ему образов низшей мифологии, выделить круг специфических сюжетов и мотивов, связанных с ним, а также очертить его портрет и наметить круг известных народной устной традиции специфических его действий.

Функции чёрта гораздо шире и многообразнее, менее «специализированы», чем поведение духов природы или домашних духов. Помимо того, что чёрт, подобно лешему, похищает детей или водит пьяных, он соблазняет женщин, толкает на самоубийство, провоцирует страшные преступления, постоянно охотится за человеческими душами.

Образ чёрта встречается почти во всех жанрах народной устной прозы. Его знают не только легенды, преданья, бывальщины и былички, но и сказки, как волшебные, так и бытовые, рассказы и анекдоты. Многожанровостью устной прозы о чёрте объясняется и разноликость его образа в фольклоре. Доминантные черты этого образа особенно выпукло выступают в несказочной устной прозе, в которой наиболее многосюжетны именно те циклы, основным персонажем которых является чёрт.

Если мы можем говорить о дохристианских истоках фольклора о духах природы – лешем, водяном, русалке, о чрезвычайно древних по своему происхождению представлениях, а следовательно, и рассказах о домашних духах – домовом и близких к нему баннике и овиннике, то относительно образа чёрта дело обстоит несколько по-иному. Очевидно, тот образ его, который бытует в русском фольклоре, определяется в основном верованиями, связанными с христианским культом.

В русском фольклоре о чёрте мы наблюдаем ту же картину, которую по отношению к западноевропейскому фольклору убедительно показал западно- немецкий исследователь Л. Рерих в работе «Сказки и легенды о чёрте», установив, что расцвет представлений о нём падает на позднее средневековье и что стабильный и традиционный портрет чёрта в немецком фольклоре появляется не ранее XII в.

Нельзя не согласиться с исследователем, когда он указывает на чрезвычайную сложность этого образа народных верований и фольклора. Рерих говорит о сложных переплетениях разных истоков этого образа, о наличии в народных представлениях о чёрте бесчисленных тенденций, о процессе его мифологизации и вместе с тем демифологизации, о его дьяволизации и очеловечивании в результате чего создавался клубок, не поддающийся расчленению и распутыванию.

Действительно, если даже ограничиться христианскими представлениями о нечистой силе, то и здесь мы сталкиваемся с чрезвычайно противоречивыми представлениями о ней – от хитрого искусителя до смешного глупого чёрта, постоянно попадающего впросак.

Бытующие в русском народном репертуаре рассказы о чёрте делятся на две основные многожанровые группы: легенды, притчи, преданья, бывальщины, былички об искусителе, носителе злого начала, антиподе бога и сказки и анекдоты о глупом чёрте. Нередко они совпадают не только отдельными своими мотивами, но и сюжетно, однако интерпретация и восприятие образа чёрта, отношение к нему в этих двух основных группах рассказов диаметрально противоположны. Следует прислушаться и к замечанию Рериха, также отмечавшего эти две основные группы рассказов, что и в комическом образе чёрта всё же ощущается «серьёзная» основа. «Может быть, – пишет он, – именно соединение шутки и серьёзного начала создает действенность образа комического черта».

Среди русских рассказов о чёрте выделяется несколько циклов, сюжеты которых тяготеют либо к одной, либо в другой упомянутой группе. Так, для первой группы особенно характерны легенды о происхождении чёрта. Дуалистические по своему характеру, они связаны с христианскими представлениями о боге и легендами о сотворении мира и человека. Легенды о происхождении черта, бытующие в народе, как правило, восходят к апокрифической литературе и базируются на представлениях о борьбе светлого и темного начал в мироздании, о борьбе бога и сатаны. Например, многочисленные рассказы о грехопадении ангелов, о том, как сатана своей гордыней и самонадеянностью прогневал господа, зафиксированные в конце XIX в., находят аналогию в сказаниях о сотворении и па пении ангелов во многих рукописных сборниках. В них рассказывается о том, как сатана возгордился и бог сверг его. «Сотона же прошибе землю и ста на бездне под землею, и ина же его сила с ним, иная же сила оста на земли и претворишася в бесы и прелщают человеки».

Во всех этих легендах вырисовывается совершенно определённый образ чёрта, ничего общего с демонами стихий (лешим, водяным, русалкой), а также с представлениями о домашних духах, не имеющий. Это – образ, хотя и опирающийся на древние дохристианские представления, но явно более поздний, окрашенный библейскими мотивами, часто лишённый специфически русских примет. Если по отношению к русскому хозяину леса, воды или покровителям домашнего очага можно говорить лишь о типологических аналогиях их с верованиями и фольклором других народов, то в отношении чёрта именно в тех легендах, в которых он резко отличен от прочих духов, можно предполагать заимствование византийских и западноевропейских мотивов, воздействие на устные рассказы библейских и житийных версий.

При всем разнообразии этих рассказов – говорят ли они о низвержении ангелов, о состязании между богом и чёртом в создании мира и человека, о гневе бога, о том, что чёрт появился из плевка бога или был самолично сброшен им с неба, или изгнан при помощи архангела Михаила – они в сущности едины по своей основе и в своих тенденциях. Это не былички или бывальщины, это легенды, христианские мифы, повествующие со всей серьезностью о чем-то высшем, о знании, ничего общего с повседневным бытом не имеющим.

В этом отношении особенно характерны материалы Этнографического бюро Тенишева. Спровоцированные специальным вопросом анкеты, информаторы сообщили большое количество легенд именно о происхождении чёрта. Так, например, в Саратовской губернии записан рассказ о том, что черти произошли от ангелов, вышедших из повиновения воле божьей. «Они женятся на душах вдов, а от брака их родятся гномы». Там же записан рассказ, что два чёрта появилось от плевка бога.

Легендарный рассказ об изгнании чёрта из рая может носить несколько книжный и искусственный характер, но может иметь и чисто фольклорное звучание: «Черти взбунтовались на небе, не хотели слухать бога, да и... фить! как пужнул их архангел Михаил с неба, – кто куда».

По народным поверьям, зафиксированным в Пензенской губернии, черти произошли таким образом: «Когда бог сотворил мир, то заставил ангелов петь ему славословие, а сам ушел в рай к Адаму. Ангелы-то пели, пели, да соскучились. Вот один из них и говорит: «Бог-то ушёл, давайте-ка отдохнем». Некоторые ангелы и перестали славословить. Бог пришел и приказал верным ангелам прогнать их с неба. Эти ангелы и стали нечистыми. Вот черти и говорят: «Ведь нас немного, бог-то нас, пожалуй, совсем погубит, давайте соблазним людей и души-то их будут нашими». И вот таким образом они соблазнили Еву».

Дуализм этих легенд, противопоставляющих доброе и злое начало, очень ярко сказался в следующей легенде, записанной А. Филимоновым в той же Пензенской губернии: «Долго бог носился по воздуху и вот один раз заметил, что он не один на свете, что в воде плавает что-то. Это был сатана. «Ты как сюда попал? – спрашивает сатану бог. – «А ты как?» – «Да я всемогущий бог», – отвечал господь. – «Да и я не бессильный», – сказал сатана. – «Ну, давай каждый сотворим для себя помощников», – сказал бог. Господь велел сатане достать со дна моря земли, камня. Сатана достал. Тогда бог ударил о камень своим жезлом. Из камня вылетели искры, из которых бог и сотворил архангелов и ангелов, которые и полетели на небо. Сатана тоже ударил посохом об куски земли, из нее вылетели брызги, и эти брызги он обратил в бесчисленную силу бесов, которые и рассеялись всюду. Бог сказал сатане: «Вот как брызги твои из земли бессильны, так и бесенята будут тоже». Ангелы стали славить бога, а бесы на пиках потащили сатану в ад».

В Пензенской же губернии записан следующий рассказ: «Черти произошли тотчас по сотворении мира. Один из ангелов согрешил и других подговорил согрешить, ну и сделались они чертями. Вот эти-то черти составили себе царство особливое под землей. Они вырыли там большую яму, налили её смолой горячей. Как кто согрешит, они, значит, и сажают туда. Черти всегда вылезают из своего царства и являются на земле. Они здесь прикидываются человеком, коровой, лошадью, да ещё это бы ничего, а то тараканом или мухой. Сидит эта муха около уха да и давай соблазнять народ православный. Всех, кто согрешит, они по смерти берут себе и там мучают. Заставляют подкладывать дрова под эту-то смолу». В Пензенской же губернии записано, что черти стоят у входа в ад и караулят грешников. Ежедневно по вечерам они докладывают сатане о своих действиях на земле. Сатана награждает их – золотит рога, делает старшими, приближает к  себе, наказывает нерачительных.

«Не раз приходилось слышать, – писал корреспондент Лентовский из той же Пензенской губернии, – об участии сатаны в творении мира. Один из этих рассказов: «Чёрт за щеку прятал глину. Архангел донес на него. Чёрту пришлось выплюнуть –  образовались горы и озера. Бог в наказание посадил чёрта в самый глубокий бездонный овраг и наполнил его вонючей водой и глиной. Поэтому черти теперь и бывают в оврагах и болотах, даже слышать можно, как они там стонут, визжат и хохочут»

В Орловской губернии считали, что черти произошли от сатаны, который в свою очередь возник от плевка святого духа в воду еще до сотворения мира. Черти женаты, они сильно множатся и думают покорить ангелов.

Примерно так же говорили о происхождении чертей, «которых тьма-тъмущая», и в Калужской губернии: черти раньше были ангелами и свергнуты с неба по приказанию прогневавшегося бога Михаилом архангелом. «Тот сразил их огненными стрелами, а черти попадали с неба на землю, и кто куда упал, тот там навсегда и остался».

В аду, согласно народным представлениям, живут «насыльные», самые «лихие» черти, существующие кроме постоянной нечистой силы, живущей на земле, в воде, лесах, оврагах, домах.

В Вологодской губернии рассказывали, что «когда Адам и Ева согрешили, то промеж их и народился шут». Там же записан рассказ, как чёрт шел за богом, когда тот создавал землю: «Бог землю гладку сделал, а чёрт наплевал. Как он плюнет, тут и гора вырастает».

Несмотря на то что тексты эти записаны в разных губерниях, они чрезвычайно близки друг другу. Это, очевидно, объясняется общим литературным источником, к которому они восходят.

Так, например, среди материалов, поступивших в Тенишевское бюро из Калужской губернии, мы находим такие сведения:

«У мужичка дер. Сосена, Семёна есть книга «Потерянный и возвращенный рай» Мильтона; перевод сделан отвратительно, так что до смыслу добраться мало возможности. Читает эту книгу Семён и толкует по-своему. У меня нынешнее лето в работницах дочь этого Семена, ей 27 лет, но у нее выработано миросозерцание не хуже 70-летнего Жевлака. Такие-то женщины и есть учителя-рассказчицы деревенские. И вот что она рассказала о сотворении мира:

«Сначала было только тартарары (что-то вроде ямы) и жили бог, да чёрт (Авраил, говорит она). Были они большие приятели. И захотел бог устроить землю. Послал он дьявола в триисподнюю (преисподняя) яму набрать земли и воды. Дьявол полетел, потому что ходить было непочем. Вот набрал он земли и воды и думает дорогой: «Что же отдам Старшему (богу) всё, а себе ничего не оставляю, дай затаю». Набрал он в рот земли и воды и прилетел к господу. «Принёс?», – спрашивает бог, а чёрту сказать-то нельзя – рот занят; хотел руками показать, что принес, да и просыпал землю и разлил воду в преисподнюю. Бог стал его укорять и сказал: «Будь же ты смутитель и соблазнитель, а что у тебя во рту, из того пусть образуются змеи». И поползли змеи у него изо рта и попадали в преисподнюю; эти змеи и будут нас мучить. Дьявол улетел. Через несколько времени он явился к богу в другом виде и опять подружился с ним (бог не узнал его). И стал бог говорить: «Нужно нам сделать землю, воду и людей и будем мы над ними владеть; я давно хотел сделать, да меня обманул приятель, смотри и ты не обмани». – «Нет, – говорит дьявол, – я верный человек». – «Тебе, – говорит бог, – не дадут там (в тартарары) земли змеи, так вот тебе цветок, как покажешь, так и дадут». Полетел дьявол. Дорогой думает: «На что мне цветок, я и так ухвачу, что мне нужно». Но змеи не дали ему ничего. А махнул он цветком – они расступились. Набрал он земли за две скулы: одно для бога, другое – себе. Тогда бог всё узнал, заставил его плюнуть, и вышла земля с водою. Бог устроил её и говорит: «Вот, все праведные будут мои, а все лукавые – твои». С тех пор бог и воюет с дьяволом, оттого и грозы бывают, воюют они камнями – оттого и горы произошли, а где битва, там пропасти, низина, куда чёрта загоняет бог». Этот рассказ почти дословный, и все, кого я спрашивал, несут такую же чепуху, путая и время, и имена, и смысл». Помимо «Потерянного рая», обращение к которому нетипично для русской деревни, источником этих легенд могли быть различные рукописные и печатные тексты, говорившие о сотворении мира.

Чёрт чаще всего в легендах и сказках является человеку в образе антропоморфном (странника, соседа, женщины и т. д.), реже в образе змеи, собаки, свиньи и т. д. Например, в Саратовской губернии было записано несколько рассказов о том, как чёрт приходил к женщинам в образе уехавшей или умершей матери. В образе мужа он являлся к солдатке, которая в результате этого родила урода с двумя головами, четырьмя ногами и руками. К старухе Е. Колпачёвой чёрт летал огненным змеем, принимая в доме облик ее покойного старика.

В Вологодской губернии были записаны былички о том, как дьявол под видом мужа, сидевшего в остроге, летал к его тоскующей жене, как он отомстил домашним, помешавшим ему ходить к полюбившейся ему женщине, как под видом соседки приходил брать ребенка, как он играл на дудке и пел песни, как загнал лошадей у ямщика, как женщин, шедших к заутрене, черти догоняли с колокольцами. В Пензенской губернии бытовал рассказ о нечистом, который явился к девушке во время гаданья в образе парня, у которого обнаружились лапы с когтями. Конфеты, которые он принёс, оказались пометом, стакан водки – ножом.

Все эти рассказы близки и к литературным легендам о чёрте. Например, в житийных рассказах «Киево-Печерского патерика» дьявол принимает обличие чернеца, отшельника, даже ангела. Если в народном изобразительном искусстве не встречается портрет лешего, водяного, домового, то на иконах и лубочных картинках существуют многочисленные изображения чёрта, совпадающие и с его портретом в народных рассказах. Его приметы – хвост, копыта, рожки. Их он с трудом скрывает, принимая то или другое обличье. По ним и узнают чёрта вступающие с ним в сношения или борьбу люди. Например, в Орловской губернии записан рассказ о том, как пять чертей явились на посиделки. Одна из девушек обнаружила это по копытам и убежала, все остальные погибли. Благодаря тому, что изображения «Страшного суда» украшали стены многих храмов и распространялись в многочисленных лубочных листах, портретные приметы чёрта в рассказах о нем стабилизировались, мало варьировались.

То, что слово «чёрт» до настоящего времени бытует в языке, в сущности доказывает, что вера в него исчезла, так как страх, боязнь чёрта раньше приводила к запрету упоминать его имя.

В. Даль и С. Максимов перечисляют свыше сотни имен-эвфемизмов, что безусловно говорит о желании избежать употребления опасного слова «чёрт». О запрете упоминать имя чёрта была сделана запись в Новгородской губернии: «Когда по воде едешь, немытика нельзя поминать, т. е. произносить слово «чёрт» или «дьявол», да и вообще без упоминания даже имени не следует заводить речи о нем, не нужно привлекать к себе его внимание». Во Владимирской губернии считали, что «как зачнешь ругаться, он подскочит и толкает, ругайся, дескать, больше». Слово «чёрт» хотя и употребляется там, но чаще заменяется словом «шут», «шутник», «окаяшка», «чёрный». В материалах Добровольского мы находим и сведения об анчутиках, мурмулях, курдутиках – «демонических существах вроде чертей». Они отличаются весёлым характером, играют и скачут. Их всех вместе можно увидеть в бане. Этот материал использован С. В. Максимовым в его известной книге.

Как уже говорилось, рассказы о чёрте многообразны в жанровом отношении. Сплошь и рядом один и тот же сюжет о чёрте фигурирует в легендах, сказках и былинках. В доказательство можно привести рассказы о чёрте, запечатанном крестным знаменем в сосуде, и о чудесном путешествии на чёрте. Оба эти сюжета кочуют из одного жанра устной прозы в другой, являясь то в виде легенды, бывальщины, былички, то в виде сказки или анекдота.

Н. Н. Дурново в своей работе «Легенда о заключённом бесе в византийской и старинной русской литературе» показал, что во многих вариантах легенда была очень распространена в христианских сказаниях Востока и Запада. Он установил и источник – еврейские талмудические сказания о власти Соломона над бесами, показал, что русские получили легенду из двух источников: из Византии и с Запада.

В житийной литературе она ярче всего представлена в легендах об Иоанне Новгородском и Авраамии Ростовском. В фольклоре в легенде «Потанька», опубликованной А. Н. Афанасьевым, особенно явно сказалось снижение высокого стиля легенды в народной интерпретации. В ней рассказывается, как бес Потанька сел в опару, которую баба замесила, не благословясь. Когда же баба перекрестила опару, то Потанька чуть было не пропал. Только через три дня он насилу выбрался «и без оглядки убежал». Текст этот был записан в Пермской губернии крестьянином А. Зыряновым.

Такое же снижение стиля мы видим, если сопоставим сказание из Четьи-Минеи «О великом святителе Иоанне, архиепископе Великого Новгорода како был единой нощи из Новаграда в Иерусалиме граде и паки возвратился» с легендой или сказкой, живущей в устах народа во множестве вариантов. К циклу этих рассказов относится и легенда, которую записал тот же Зырянов, об архимандрите, который закрестил чёрта в рукомойнике. Чтобы спастись, чёрт взялся доставить архимандрита между обедней и заутреней в Иерусалим. Таковы и многочисленные сказки о путешествии на чёрте. Сюжет этот, возможно, благодаря «Ночи под Рождество» Н. В. Гоголя, получил особенно широкое распространение.

Несмотря на совпадение не только отдельных мотивов, но сюжета как такового, диапазон этих рассказов, от благочестивой легенды до веселой сказки, чрезвычайно велик. Такую функциональную двойственность материала, его потенцию к созданию рассказов разных тенденций мы видим во всех легендах, бывальщинах и сказках о чёрте. Одна лишь быличка, повествующая о лично пережитом, потрясшем рассказчика страшном случае, далека от игры, серьёзна и таинственна. В остальном же переход от легенды к сказке происходит с необычайной легкостью. Таковы легенды о том, как дьяволы в отместку пустыннику, помешавшему им ходить обедать к царю, пытались при помощи женщины соблазнить праведного старца. В последнюю минуту пустынник перекрестился, и дьяволы отступились. Недаром этот легендарный сюжет контаминируется в опубликованном Афанасьевым варианте из собрания В. И. Даля с явной сказкой о том, как черт переделывает в кузнице старых на молодых и подбивает на это пустынника.

Шутливый характер этих, в основе своей религиозных, легенд подчеркивается рядом комических деталей, реплик, ситуаций. Например, в легенде, записанной самим А. Н. Афанасьевым в Воронежской губернии, пустынник, закрестив черта в пустом орехе, заставляет его петь «ангельские гласы». Несообразность этого издевательского озорства пустынника находит в легенде следующее объяснение: «Вить черти-то прежде были ангелы, оттого они и знают ангельские гласы».

На юмористические моменты в народных сказках о чёрте обратил внимание А. Н. Афанасьев. Приведя рассказ о том, как солдат учил чёрта своему ремеслу, ездил на нем на побывку в Иркутскую губернию, и, пересказав сказку о мужике, который продал свою душу чёрту и поставил его вместо себя в рекруты, он пишет: «Вообще следует заметить, что в большей части народных русских сказок, в которых выводится на сцену нечистый дух, преобладает шутливо-сатирический тон».

В фольклорной несказочной прозе легендарный образ чёрта явно уступает образу менее романтическому, бытовому, повседневному. Много рассказов существовало повсеместно о самоубийствах по наущению чёрта, о том, как он водит пьяных, проклятых, как под видом кума завел мужика в сугроб, под видом кума же пьет с мужиком водку, в образе сына водит пьяного старика и т. д. Нередко чёрт изображался наподобие семейного человека, в окружении бытовой крестьянской обстановки, хотя обитал в аду. Например, А. Балов в Ярославской губернии записал рассказ о том, как чёрт справлял поминки по тёще. При этом он умилился на нюхателей табака, которые «плакали» по теще, и выгнал курильщиков, которые «заплевали» покойниц.

Помимо подлинных легенд, о происхождении чертей бытуют полулегенды-полусказки, где их происками объясняется появление на земле вина, табака, иногда картофеля. Немудрено, что эти легенды легко переходят в сказку: Чертёнок избежал наказания, обещав Вельзевулу души соблазненных им людей. Он нанимается в работники, по его наущению строится винокуренный завод. Чертёнок прощён, а водка осталась в миру.

В Орловской губернии также бытовал любопытный, явно поздний по происхождению рассказ о том, как чёрт изобрел вино. Он сделал снаряды, стал гнать водку, напустил по всему небу дыму. Апостолы перепились. Тогда бог прогнал дьявола «в три шеи». Он провалился вместе со своим паровиком – с этого времени и образовался первый винокуренный завод на земле.

В Тульской губернии считали, что в законный брак черти не вступают, потому что у них нет священника и некому венчать. Вихрь черти поднимают во время пляски после попойки. Живут черти на небе, местожительство их от ангелов отделено глухой каменной стеной. Там же считали, что черти вместо хлеба едят листовой табак и запивают водкой.

По поверьям, распространенным в Рязанской губернии, считалось, что чертей существует бесчисленное множество, у них есть жёны и дети. Живут они в преисподней, местоположение которой неизвестно. У них есть там свой «старший дедушка», который, будучи прикован на цепи, руководит всеми остальными, даёт советы и требует отчёта. Все эти полушутливые, полусказочные рассказы несколько отличаются от собственно легенд. Так, в легендах говорится о том, что во время грозы бог пускает стрелы в чертей, чем и объясняется распространенное поверье, что столб пыли, поднимаемый ветром, и есть сам чёрт. «Причина метели – возня чертей. Чтоб увидеть чёрта во время метели, стоит только на карачки встать да поглядеть промеж ног». Однако твердой границы между этими различными по своему характеру рассказами нет. Чёрт боится грозы – отсюда шутливый рассказ, что во время грозы он просится в пазуху. В Смоленской губернии записаны рассказы о том, как, спасаясь от грозы, чёрт превращается в котёнка, в чёрного ягненка и т. д.

Каждый из жанров устной прозы о чёрте имеет свои излюбленные сюжеты. В легенде превалируют рассказы о происхождении чёрта, о его борьбе с богом. В бывальщинах рассказывается о чёрте-любовнике, о взаимоотношениях колдунов с чертями, в них даётся портрет чертей самого непривлекательного вида, покрытых чёрными волосами, или прячущих свой хвост, копыта, рожки. Так, в Смоленской губернии записана занимательная бывальщина о том, как скоморох играл на свадьбе у чертей, в Вологодской губернии зафиксированы многочисленные бывальщины о колдуне, который дает работу чертям, как черти во время славления Христа бросают поленья в причт, как мужик ворует вместе с чёртом и т. д. Черти собираются на перекрестках и дерутся на кулачках, любят они собираться на колокольнях, вышках, чердаках, в жару – в тени больших елей. Часто поднимают возню и драку. Если войти с огнем, черти превращаются в кошек и разбегаются. Чтобы разогнать чертей, надо их «уматюкать».

По сведениям корреспондентов Тенишева, жизнь чертей, по представлениям населения многих губерний, подобна жизни крестьян: они женятся, имеют семьи, дома, целые хозяйства, у них порой имеется даже мебель. В бывальщинах Пензенской губернии рассказывается, что черти живут в аду, играют там в карты и пьют водку. На землю являются, чтобы по повелению сатаны соблазнять людей.

Образ чёрта встречается и в преданиях, чаще в тех, в которых говорится о кладах, а также в топонимических рассказах. Так, в Вологодской губернии существовали предания о камнях близ Кокшеньги, на которых якобы «невидимо стоит воздушный дворец его темнейшества господина дьявола». В этот дворец собираются «большие и малые бесы», там живут проклятые и похищенные люди. Около этих камней школьный сторож видел «чёрта во всем белом, а на голове красная шапочка».

Сам тон этих преданий в равной мере далёк как от сказок, так и от суеверного мемората. В то же время эти рассказы близки по своим мотивам и характеру и к быличкам и к сказкам. Недаром в них нередко используются чисто сказочные детали.

С представлениями о чёрте связаны многочисленные рассказы о кликушах, причинах их заболевания и способах их излечения. Например, в Калужской губернии крестьянка говорила про одну кликушу, что «ей в серёдку чёрта посадили во время свадьбы потому, что муж её собирался взять другую девушку, но обманул, вот Акулине-то, за то, что пошла за него, и сделали. Кричит она в припадке и говорит: «Это ты (называет женщину) меня испортила, собака ты такая-сякая, это ты мне беса посадила». Возили Акулину куда-то отчитывать, теперь она не кричит». Там же записаны и следующие рассказы: «Три года тому назад вышла замуж девушка дер. Ямны Дарья Шитова и через несколько недель сделалась кликушей. Говорят, бес сидел в серёдке, кричит она и по-лягушечью, и по-собачью, и по-петушиному и всякими иными голосами. Проболела так она около года, потом тоже где-то отчитывали». Или: «Покойница же старушка Акулина всю жизнь от замужества до смерти имела беса и говорила кто её испортил: «В квасу дали, родимый, так и услышала, как по животу пошло что-то, а перекреститься-то, как стала пить, и не перекрестилась, вот ён супостат-то и вошел в нутро, как возьмет меня, так и не помню ничего». Дочь этой старушки рассказывала мне: «Как стала матушка кончаться, раздуло живот незнамо как, глаза выкатились – стали большие, большие. Поднялась у ней рвота чёрная, чёрная, и выблевала она червяка чёрного, лохматого, с четверть длины и в палец толщины.  Не успели  мы  опомниться, а он уполз под печку, и матушка кончилась. Это бес-то и сидел в ней и мучил её, а там вышел червяком. Оттого покойница при жизни не могла стоять в церкви, не подходила сама к священнику и причащать её подводили насильно. Это бесу-то не любо было»».

Многочисленные бывальщины рассказывают о встречах с нечистой силой на перекрёстках и на росстанях: «На росстанях каждый старик и старуха крестятся и помилуй бог сругнуться. Потому, говорят старухи, всякая беда может случиться. На перекрёстках даже брать ничего нельзя. Ямненская Акулина Толстоногая (прозвище) подняла на перекрёстках баранки в новом платке и с тех пор, говорят бабы, у ней все ноги покрылись ранами и болят теперь. На перёкрестках же можно встретиться в полночь с нечистой силой, по своей надобности: стоит только взять чёрного кота и в полночь идти на перекрёстки; причём нужно быть смелому, а пуще всего идти не оглядываться; тогда кота чёрного купит нечистая сила за большие деньги. Оглянёшься – пропал, изорвут в клочья».

В большом количестве бывальщин говорится о том, как чёрт навещает тоскующих вдов: «А то у нас завдовела баба, да и затужила по муже. Тужит, тужит, а нечистая-то сила и рада, потому такого человека всегда можно смутить. Вот и стало ей, женщине-то, представляться, что она выходит замуж, венчается, взлезла на колодезный сруб, да чебурах в колодезь. Да, спасибо, видели, как она крутилась около колодца, и за ней стали присматривать, как бы руки на себя не наложила, так её скоро вытащили. Поболела, а там и ничего, бросила тосковать, поправилась». В Новгородской губернии также была записана бывальщина о том, как чёрт под видом мужа посещал тосковавшую вдову портного.

Много бывальщин связывает чертей с колдунами. Так, например, крестьянка из деревни Ямы Мещерского уезда Калужской губернии рассказала следующую бывальщину: «Четыре года тому назад в дер. Веренках Мосальского уезда умерла женщина, на которую все говорили, что она колдунья. Умирает это она, совсем, совсем кончается, а всё не умрёт, не может умереть-то, не передавши колдовства. Уж и мучилась же она: зубами-то заскрипит, и загогочет, ажио ужасть на всех напустила. Наконец ей удалось передать свою «силу» ничего не подозревавшей дочери. К дочери стали прилетать три чёрта и требовать работы. Избавилась она от них при помощи ворожейки».

Любопытно, что рассказчица прибавила, что хорошо знает эту женщину и сама всё от неё слышала. Замечание это как бы переводит рассказ в разряд быличек, т. е. суеверных меморатов, сама же сложная фабула говорит о том, что перед нами бывальщина.

Все колдуньи и ведьмы, по зафиксированным в конце XIX в. представлениям калужских крестьян, связаны с нечистой силой. Калужский крестьянин Евментий Васильевич рассказал бывальщину о том, как ведьма совместно с чёртом попыталась рассорить крестьянскую семью. Эта очень обстоятельно изложенная бывальщина во многом перекликается со сказками.

В Новгородской губернии было зафиксировано «свидетельство», что «колдун имеет всегда в своем распоряжении пару или несколько чертёнков». Тот же корреспондент сообщал, что «в народе немало сохранилось рассказов будто бы от самих очевидцев о том, как колдун показывал чертей».

В Новгородской же губернии был записан рассказ, как колдун предлагал барыне «парочку» чертей – «самчика и самочку» (уменьшительные имена объясняются тем, что, по представлениям тамошних крестьян, черти «маленькие, востроголовые такие, с кошку-то будут, на двух ногах ходят»). Барыня согласилась взять одного, но колдун не дал на основании того, что тогда «приплоду не будет».

Поверья, что колдуны продали свою душу чёрту, зафиксированы в Псковской губернии. Рассказывая о связи колдунов и ведьм с чертями, которые прилетают к ним в виде филинов и ворон, корреспондент из Псковской губернии сообщал: «Крестьяне до сих пор не могут без ужаса вспоминать про колдунов и ведьм, и стоит только начать говорить о них, как посыпятся разного рода факты и рассказы о их проказах». Расписку колдуна о продаже души чёрт уносит в ад самому сатане.

Если колдуну некого портить, он дает чертям любую трудновыполнимую  работу, например, посылает их считать иглы на елях, перенести по песчинке в реку песок с окна, отрубить и сложить грудой хвосты мышей. В одном из рассказов о колдунах чёрт отомстил колдуну, разыскавшему проклятого матерью мальчика, пропадавшего двенадцать дней. Чёрт, обратившись лошадью, лягнул колдуна.

В одном из рассказов, записанных в Вологодской губернии, когда причт пришёл в дом колдуна славить Христа, черти, по словам пономаря, бросали в него и батюшку поленья. Под видом зайца чёрт пасёт стадо, но не дает пастуху покоя, все время просит работы; пастух отнес зайца обратно колдуну.

В Вологодской губернии был известен рассказ, как дед, бывший колдун, перед смертью «наваливал чертей»: «Иванушка, возьми ты у меня охотку-то». Согласно поверью, колдуны имеют свидания с бесами у себя дома или в лесу. Нечистые повинуются колдунам потому, что последние продают душу чертям. Для этого на берестяном пергаменте кровью пишется договор.

Представления о чёрте связаны не только с колдунами, но со всем таинственным, необъяснимым, например, с гаданьями. В старину в Вологодской губернии, приступая на рождество к гаданьям, девки «засветят лучину и ходят с огарком зачерчивацца в поле со словами: «Черти с нам, водяной с нам, маленьки чертяточки все по за нам, из черты в черту и девки к чёрту» и слушают: если кому послышатся колокольцы, то выдадут замуж, а ежели кому слышится, что тешут доски, то умирать». После гаданья «расчерчиваюцца» так: «Черти все от нас, девки от чёрта и чёрт от девок».

Большинство этих бывальщин по характеру перекликается с былинками, во всяком случае в них превалирует установка на сообщение о подлинном происшествии. Наряду с ними о чёрте бытуют и подлинные былички – суеверные мемораты о лично пережитом.

Одна из вологодских крестьянок рассказала, как её мать принимала у женщины чертенка: «Катается что-то чёрненькое, маленькое, а как поразглядела – увидала хвостик, а над лобиком махонькие рожки... пуповину все-таки остригла». Во Владимирской губернии записаны многочисленные былички, рассказанные «очевидцами»: как черти утопили в кадушке ребёнка, положенного в зыбку без молитвы, как украли у бабы восемь детей («как родит, так мертвенький и чёрненький»), как чёрт позвал в кабак пастуха, для чего последнему пришлось скинуть лапти, так как они крестиками плетутся, как чёрт сварил вино («выпившие старухи помолодели, пошли плясать, а чёрт на радостях так с крючков и провалился сквозь землю») и многие другие.

Для былички характерны натуралистические подробности в описаниях приключений жертв чёрта или соблазненных им женщин. Подробности эти служат как бы свидетельским показанием, подкрепляют характерную для былички установку на правду.

Любопытно, что помимо заговоров против чертей существуют и молитвенные обереги. Так, например, Н. В. Попов записал в Вологодской губернии «утреннюю молитву»: «Враг-сатана, отступись от меня, есть у меня почище тебя».

Легенде, бывальщине, быличке в равной мере противостоят сказки о чёрте, хотя отдельные сказочные элементы встречаются и в каждом из этих жанров.

Резкое различие образа чёрта в сказках и народных верованиях отмечал С. А. Токарев. Различие это сказывается не столько в ассортименте сюжетов и мотивов, сколько в характере повествования и в самом образе чёрта. Образ последнего в волшебных сказках ближе к легенде, в бытовых – к бывальщине. И в том и в другом случае он далёк не только от верования, но и от былички. Принципиальное различие между сказками о чёрте и быличками и бывальщинами о нём обнаруживается не только в фольклоре восточных славян, но и в фольклоре многих других народов. Его отмечал в упоминавшейся выше работе западнонемецкий исследователь Лутц Рёрих. Указывая на то, что в разных категориях устной прозы о чёрте существует один и тот же ассортимент мотивов, он утверждает, что различия между ними определяются расстановкой в повествовании акцентов, освещением рассказчиком и восприятием аудиторией сходных мотивов.

Любопытно, что сказки о чёрте перекликаются не только с быличками и бывальщинами, но и с легендами о нём, в частности, с патериковыми рассказами.

Сказки о чёрте распространены исключительно широко. Мы найдем их в любом сборнике русских сказок, начиная с Афанасьева и до наших дней.

Особенно популярен сюжет о том, как мужик, иногда излюбленный сказкой дурак, пугает чертей тем, что вьёт у озера веревку или «морщит» воду. Благодаря использованию в свое время этого сюжета Пушкиным, он получил широкое распространение среди детей. В варианте, опубликованном Н. Е. Ончуковым, сюжет этот контаминирован с рядом других, известных как волшебной, так и бытовой сказке: бес сыплет деньги, чтобы откупиться от мужика, в бездонную шапку, бес и мужик (подобно тому, как русский и англичанин в сказке Б. В. Шергина) соревнуются, чья песня длиннее и т. д. Испугавшись слов мужика, что в деревне бесов выживают, «чёрт испугался, побежал, упал и до смерти убился».

Излюбленной темой народной сказки является сопоставление чёрта и лихой бабы. Сказки эти были подробно исследованы Ю. Поливкой, с привлечением большого количества вариантов в мировом фольклоре, в его известной работе «Баба хуже чёрта». Один из лучших вариантов этой сказки, в котором посрамленный чёрт «загрохотал и забил в ладоши» в восторге от происков хитрой бабы, записан от известной советской сказочницы А. Н. Корольковой. Любопытный вариант сюжета «Баба хуже чёрта» был зафиксирован во Владимирской губернии, где конечный эпизод – ведьма заговорила чёрта совой и он сидел так 15 лет, в других вариантах нами не встречен. В большинстве этих сказок муж избавляется от лихой жены, спустив её в яму к чертям и её именем спасается от чёрта, при помощи жены он обманывает чёрта, пришедшего к нему в лесную фатерку за жареной рыбой или не поделившего с ним по уговору репу.

Подобно хитрому батраку, перехитрившему попа, молодец обманывает чёрта, у которого служит пастухом. Сплошь и рядом в этих сказках чёрт заменяется лешим. Такая замена стала возможной вследствие удаленности сказки от верования, которое лежит в её основе. Это не рассказ о чёрте, а рассказ о солдате, кузнеце, мужике, старухе, которые своей находчивостью и умом победили врага. При этом неважно, кто был этим врагом. В одних и тех же сюжетах мы видим замену глупого чёрта не только таким же незадачливым лешим, но даже барином или попом.

Таким образом, в сказке, в отличие от несказочной прозы, верование лишь слабо «мерцает» в традиционном сюжете и не определяет его существа «Чёрт здесь, – говоря словами А. И. Афанасьева, – не столько страшный губитель христианских душ, сколько жалкая жертва обманов и лукавства сказочных героев: то больно достается ему от злой жены, то бьет его солдат прикладом, то попадает он под кузнечные молоты, то обмеривает его мужик на целые груды золота».

Помимо явных по всему своему существу сказок о чёрте, в целом ряде бывальщин о нём встречаются сказочные черты, что свидетельствует о трансформации несказочной прозы в сказку. Таков шуточный рассказ, записанный А. Валовым в Ярославской губернии о том, как поп изгонял нечистую силу, перекликающийся с многочисленными сказками о посрамлении неудачливого любовника, или рассказ, записанный в Калужской губернии о том, как послушник покаялся, что обижал дьявола, изображенного на иконе Страшного суда. В бывальщине о чёрте-любовнике наличествует чисто сказочный мотив: женщина избавляется от ночного посетителя требованием: «Поди в поле и принеси то, что не значит ничего». В рассказе о споре двух братьев чёрт помог младшему. Старший, спрятавшись под лодкой, подслушивает разговоры чертей. Воспользовавшись этим, он разбогател.

Эти тексты бывальщин приближаются то к бытовой, то к волшебной сказке. Сказочные черты выводят их из мистической атмосферы сказания о потустороннем в увлекательный мир фантазии.

Настоящей сказкой является рассказ о встрече чертёнка с солдатом, назвавшимся «сам себя». Недаром рассказ этот дан в серии двенадцати сказочных текстов, по-видимому, записанных от одного и того же хорошего сказочника.

В Вологодской деревне была записана сказка, как чёрт помогал мужику воровать. В сказке из Орловской губернии мужик, пошедший воровать вместе с чёртом, спас от него ребенка. Ему за это отдали быка.

Рассказ о чёрте может превратиться в анекдот. Гаков рассказ, записанный в Вологодской губернии о том, как мужик поставил свечу чёрту. Во сне чёрт ведет его к кладу, по наущению чёрта он оправляется в постель.

Такой же анекдотический характер носит рассказ о «недоучившемся колдуне», которому хотелось, чтоб черти «лавировали под ним», а также о том, как чертёнок залез в непокрытую кадку, записанный в Пензенской губернии.

Широкой популярностью пользовалась сказка, как солдат побеждает чертей в нежилом доме и как он попадает в рай и в ад, где занимается обучением чертей. Великолепен выразительный вариант этой сказки, записанный в Пензенской губернии В. Ключовым. В Орловской губернии бытовала волшебная сказка о том, как атаман чертей – корноухий чёрт – уносит проклятого сына.

В Калужской губернии записан рассказ, явно пародирующий дуалистические легенды о сотворении мира: «Бог создал землю ровную-преровную, чтобы хорошо было ездить на лошадях и не мучить их. Но бес попросил у бога позволения на один день распоряжаться на земле. Бес изрыл всю землю и наделал больших гор. Через день бог спрашивает у беса: «Зачем ты наделал столько гор?» Бес отвечает: «Для вас, господи, и для себя». Когда мужичок поедет в гору на измученной лошади, то он начнет бить её и всячески ругаться бранными словами, а когда въедет в гору, то скажет: «Слава тебе, господи, наконец-то въехал. Выходит для обоих хорошо».

Образ чёрта выступает как обобщенное представление о нечистой силе. Это – один из самых сложных образов фольклора, вместе с тем он очень легко ассимилируется с разнокачественными сюжетами, входит в разные жанровые системы и подчиняется законам разных жанров – легенды, бывальщины, былички и сказки.

Исключительно широкий круг связанных с образом чёрта рассказов (предание, легенда, быличка, бывальщина, волшебная сказка, бытовой анекдот) определяется многозначностью его образа – от сатаны, дьявола-искусителя средневековой религиозной легенды, до глупого чёрта–смехотворного, одураченного персонажа шванка.

Столь же широк и разнокачествен образ чёрта в русской литературе. Достаточно вспомнить беса Пушкина, побежденного Балдой, демона Лермонтова, чёрта Гоголя, порабощенного кузнецом Вакулой, чёрта Достоевского, бесов Ремизова, нечистую силу в романе М. Булгакова.

Однако, несмотря на то что образ чёрта живет в литературе и языке и этим поддерживается его жизнь в фольклоре, вера в подлинное существование чёрта начала меркнуть еще в XIX в. Например, сообщив ряд сведений о чёрте и его происках, корреспондент из Вятской губернии сообщал: «Молодое поколение в такие рассказы верит плохо, но старики и старухи запугивают молодых тем, что если попадетесь в лапы нечистых духов, то и нас тогда помянете». То же в 1899 г. в другом уезде Вятской губернии отмечал Д. К. Зеленин: «Прежде старые бабы много говорили на этот счёт, а теперь мало говорят и редко».

В таком же духе говорил об этом и корреспондент из Рязанской губернии: «Рассадниками суеверия среди крестьян о разных сверхъестественных случаях и действиях демонической силы, чертей, ведьм, колдунов, домовых и проч. служат рассказы стариков, старух, лубочная литература, нищенки, богомолки, странники, бродячие мастеровые. Подобные рассказы крестьянами читаются и слушаются с большим вниманием и удовольствием, но есть много и таких крестьян, которые не доверяют всему этому, иные остаются в недоумении: верить этому или нет. В общем отдается суеверию всё почти женское крестьянское население».

Исчезновение верования, однако, не погасило интереса к этому образу в искусстве, как народном, так и профессиональном. Он продолжает жить в фольклоре, в литературе, в музыке, в живописи и скульптуре.

Многозначность этого образа в фольклоре, интерес к нему писателей и художников объясняется его сложностью, как многообразного воплощения зла, с которым извечно борется человек.

Таким образом, эстетическая функция представлений, а тем более рассказов о чёрте восторжествовала над верованием, над информативной функцией повествований о нем.