«Крещение Руси»: факты против легенд 3/3
«Процесс, растянувшийся на столетия».
Источник: «Наука и религия», № 4, 1984 год. Автор: Н. Гордиенко, д.ф.н.
О начальном периоде «крещения Руси» известно очень мало. Сведения, сообщаемые летописями и другими литературными памятниками, не только скудны, но и противоречивы. Глухо упоминают об этом событии византийские, арабские и армянские источники.
«Повесть временных лет» утверждает, что сам Владимир крестился в захваченной им Корсуни [древнерусское название античного города Херсонеса, развалины которого находятся не окраине современного Севастополя]. Но из труда монаха Иакова «Память и похвала Владимиру» мы узнаем о том, что Корсунь была взята Владимиром лишь на третий год после крещения, и поэтому многие историки и некоторые церковные авторы сомневались в достоверности корсуньской версии начала христианизации Древней Руси. Однако и сторонники и противники данной версии сходятся на том, что реальным началом «крещения Руси» следует считать не корсуньское событие, то есть крещение самого князя, а обращение в новую веру киевлян, предпринятое Владимиром уже после возвращения Корсуни византийцам.
Нет в древнерусских источниках и достаточно детализированного описания самого процесса принятия христианства киевлянами. «Повесть временных лет» сообщает об этом предельно кратко.
Возвратив Корсунь византийцам, Владимир вернулся в Киев. «И когда пришёл, повелел опрокинуть идолы – одних порубить, а других сжечь Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами... Вчера ещё был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли ещё они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр... Затем послал Владимир по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку – будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, – да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре».
Еще лаконичнее описал крещение киевлян митрополит Иларион, автор «Слова о законе и благодати».
Крестившись сам, Владимир «заповеда по всей земли своей креститися и всем быти крестьяном, малыйм и великийм, рабом и свободным, юным и старым, богатым и убогим; и не бысть ни единого же противящася благочестному его повелению, да ещё кто не любовию, но страхом повелевшего крещахуся, понеже бе благоверие его с властию сопряжено».
Из этих повествований, сообщающих о далеко не однозначном отношении киевлян к религиозной реформе своего князя, современные церковные авторы вырывают лишь фразы о том, что «с радостью пошли люди», «не бысть ни единого же противящася», и утверждают, будто крещение жителей Киева прошло при всеобщем ликовании. Наши предки «со слезами радости принимали крещение» («Журнал Московской патриархии». Далее – ЖМП, 1947, № 8, стр. 12). «Все шли по зову своего вождя, ибо верили ему» (ЖМП, 1954, № 7, стр. 11). «Русский народ с радостью принимал христианство» («50-летие восстановления патриаршества». Специальный выпуск ЖМП, 1967, стр. 31). «Новая религия сразу же была воспринята» («Православний вiсник». Далее – ПВ, 1972, № 2, стр. 22) и т. д.
Но при внимательном чтении приведенных выше древнерусских текстов картина начала «крещения Руси» предстает перед нами совсем не такой идиллической, какой она изображается на страницах современных изданий русской православной церкви. Как ни идеализирован в этих текстах процесс обращения в новую веру, авторы их вынуждены были признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны властей. Не желавшим креститься заявляли, что их будут рассматривать как противников князя («Если не придёт кто завтра на реку... да будет мне враг»), а значит, какая-то часть киевлян оказалась в водах днепровских отнюдь не по доброй воле – «не любовию, но страхом».
Даже и некоторые церковные историки не отрицали принудительного характера крещения. «Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли её по любви, – писал, например, архиепископ Макарий (Булгаков), – некоторые – только по страху к повелевшему... не все крестились охотно, некоторые – неохотно». «Не желавших креститься, – признавал Е. Е. Голубинский, – было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси». Такого же мнения на этот счет был и архиепископ Филарет (Гумилевский).
Потребность в новой религии, как уже было отмечено, ощущали лишь социальные верхи Руси. Владимиру и его ближайшему окружению она была нужна для укрепления великокняжеской власти. Сословие феодалов искало в ней оправдание своего привилегированного положения в древнерусском обществе и идеологическую узду для челяди и смердов. Купцам христианизация Руси сулила расширение торговых связей с другими странами. Все вместе они получали возможность с помощью новой веры насаждать в массах покорность, примирять угнетенных с тяготами подневольной жизни и тем самым удерживать народ от протеста.
В ином положении находились социальные низы. Ни смерды-крестьяне, ни ремесленники, ни челядь (бесправные холопы-рабы) не получали от вводимого христианства, давно переставшего быть религией обездоленных, ничего такого, что отвечало бы их устремлениям и надеждам.
Не приспособленная к условиям жизни приднепровских славян и потому не находившая отклика в их душах идеология Византийской империи воспринималась народными массами Киевской Руси как нечто глубоко чуждое. Поэтому они принимали новую религию неохотно, уступая не столько уговорам, сколько угрозам и принуждению.
«Всякое правдоподобие требует предполагать, – отмечал Е. Е. Голубинский, – что было некоторое, а может быть и немалое, количество таких, которые остались глухи к проповеди и в глазах которых князь и бояре были отступниками от староотеческой веры. Одни из таких людей могли быть заставлены повиноваться угрозами или даже прямо силой, а другие, вероятно, не были заставлены никакими средствами или искали спасения в бегстве или сделались, так сказать, языческими мучениками».
Крещение киевлян явилось всего лишь началом процесса христианизации древнерусского государства. Новую религию, ставшую государственной, надо было распространить по городам и деревням Руси. И хотя привезенным из Византии священнослужителям повсеместно и самым решительным образом содействовали княжеские власти, достичь поставленной цели оказалось не так-то просто. Согласно летописным свидетельствам и житийным текстам, насаждение христианства редко где обходилось без сопротивления народных масс, без насилия и принуждения. Вот лишь несколько фактов.
Вторым по величине и значению городом Киевской Руси во время княжения Владимире Святославича был Новгород. Его жители отнеслись к новой вере отрицательно. Причём наиболее резко, явно и открыто демонстрировал такое отношение простой люд. Когда началась процедура принятия христианской веры, воинам княжеской дружины пришлось силой загонять упорствовавших новгородцев в реку.
С большим трудом удалось миссионерам приобщить к новой вере жителей Ростова. Первые два епископа – Федор и Иларион (XI в.) ничего не могли поделать с «язычниками» и убрались из города. Против третьего – Леонтия – Ростов взбунтовался. Лишь четвертый епископ – Исайя смог добиться некоторого успеха, да и то не в самом Ростове, а в окрестных землях. Но и ему не удалось заставить всех ростовчан принять новую веру.
Такие же трудности возникли при христианизации населения Мурома. К новой вере не смогли приобщить муромцев ни сын киевского князя Владимира – Глеб, ни его преемник.
Случалось, что население устраивало самосуд над особо ревностными миссионерами. Так поступили, например, вятичи, убившие монаха Кукшу, который в середине ХII века прибыл в их края из Киево-Печёрского монастыря.
Историческая реальность заставила считаться с собою и церковных литераторов, выступавших в дореволюционное время на страницах многочисленных церковных периодических изданий.
«Язычество, – читаем, например, в статье «Политическая и общественная деятельность высших представителей русской церкви (X–XV вв.)» в журнале «Звонарь» (1907, № 8, стр. 32), – было еще сильно, оно не отжило ещё своего времени у нас на Руси, оно сопротивлялось введению христианства; поэтому правительство принимает насильственные меры в деле распространения христианства, прибегает к огню и мечу с целью внедрения евангельского учения в сердца язычников. И служители Христа не вооружаются против таких средств; напротив, они их оправдывают и на трупах воздвигают крест Христов».
Что же касается современных православных богословов и проповедников, то они либо замалчивают эти факты, либо выступают с заявлениями, явно им противоречащими. «Привлечение язычников и инаковерующих в Киевской Руси к церкви Христовой совершалось не путем насилия, а силой убеждения, при содействии благодати божией, живой и чудесной» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 50).
В статьях и проповедях современных православных богословов фальсифицируется не только характер христианизации населения Киевской Руси, но и темпы этого процесса, его сроки. Лишь очень немногие из нынешних поборников русского православия признают (да и то как бы мимоходом), что «распространение христианства на Руси было длительным процессом» (ЖМП, 1981, № 3, стр. 48). Обычно же на страницах изданий Московской патриархии мы встречаем утверждения, будто «крещение Руси» прошло не только гладко, мирно, бесконфликтно, но и быстро, прямо-таки стремительно. «Конец X и первая половина XI века, – писал Н. Волнянский, – период триумфального шествия христианства по Русской земле, вплоть до её глубин и ладожско-ростово-суздальских дебрей» (ЖМП, 1945, № 9, стр. 59).
Другие богословы и церковные историки так чётко временные границы предпочитают не обозначать, но тем не менее тоже пишут о сжатых сроках. Вот наиболее типичные заявления такого рода за последние годы. «Христианство быстро было воспринято русскими племенами». «Из Киева... христианство быстро распространилось по всей нашей стране» (ЖМП, 1978, NB12, стр. 53). «В период княжения Владимира после крещения, несомненно, христианство было занесено во все концы земли Русской» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 51).
У всех этих и им подобных высказываний все та же подоплёка – стремление придать процессу христианизации Руси видимость провиденциального явления. Идеологи русской церкви полагают, что скорость протекания данного процесса имеет принципиальное значение. Если признать, что обращение Руси в христианство длилось века, рассуждают они, то его воспримут как плод человеческих усилий. А если читателей и слушателей уверить, будто христианизация древнерусского общества завершилась за несколько десятков лет, то этот процесс предстанет в их сознании как явление «промыслительного» характера, осуществленное под воздействием «благодати божьей».
Обратимся к тому материалу, который содержится в современном курсе церковной истории, в некоторых изданиях Московской патриархии, а также в дореволюционной богословской печати.
Как свидетельствуют древнерусские источники, во времена Владимира Святославича (а умер он через 27 лет после крещения киевлян) была христианизирована – да и то в значительной мере формально – лишь малая часть Руси. Приобщили к новой религии киевлян, принудили принять христианство какую-то часть новгородцев, соорудили христианские храмы в Чернигове, Владимире-Волынском, Белгороде, Переяславле, Турове, Полоцке и нескольких других городах. Остальную территорию Киевской Руси реформаторская деятельность князя Владимира не затронула даже поверхностно.
Но и в городах, где прошло массовое крещение, христианами пусть не убежденными, но даже номинальными стали далеко не все жители. Одни приняли новую веру лишь для того, чтобы избежать неприятностей, другие принять приняли, но не усвоили, а третьи вообще не принимали: ударились в бега или затаились.
Не только при Владимире, но и при его сыне и преемнике Ярославе, который княжил с 1019 по 1054 год, христианство ещё не утвердилось повсеместно. Ставленник Ярослава митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати» сетовал, что русские христиане составляют «малое стадо». Летописец отмечает, что лишь при Ярославе, то есть три десятилетия спустя после «крещения Руси», вера христианская начала «плодитися и расширяти».
Иначе говоря, даже в центре Киевской Руси новая религия завоевывала свои позиции крайне медленно. Что же говорить о периферии. Куда сложнее, чем в Киеве, обстояли дела с христианизацией Новгорода. Вопреки утверждениям современных церковных авторов, будто «христианская культура шире и глубже, чем в других центрах Древней Руси, проникла здесь в массы населения» («Православный церковный календарь», 1983 г., стр. 2), христианство долго не могло утвердиться в этом городе. Новая религия не проникла «в массы населения» на здешней земле не только в X, но и в XI веке. Летопись сообщает, что когда в 1071 году в Новгороде появился «волхв» – жрец языческого культа, который «хулил веру христианскую», он нашел поддержку у значительной части горожан: «многих обманул, чуть не весь город». Ему противостоял епископ, которого сторонники волхва «собирались убить». Лишь князь Глеб и его дружина сохранили верность христианству и поддержали епископа, а «люди все пошли и стали за волхвом». «Такое отношение народа к епископу и волхву, – отмечал Е. Е. Голубинский, – показывает, что он (народ. – Н. Г.) был еще настоящий полуязычник с перевесом сочувствий на сторону язычества и что последнее у него ещё вовсе не начало растворяться в христианстве».
Неизвестно, к чему привело бы это столкновение, если бы не коварство князя-христианина. Спрятав под плащ боевой топор, Глеб пошел к волхву якобы для спора. Князь задал волхву провокационный вопрос: «Знаешь ли, что утром случится и что до вечера?» «Знаю наперед всё», – отвечал ничего не подозревавший волхв. «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» «Чудеса великие совершу», – был ответ. «Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись».
Есть все основания утверждать, что и в конце XI века христианизация Новгорода ещё не была завершена. Церковный автор пространной и основательной статьи «Положение новгородских владык от крещения Новгорода (991–92) и до подчинения его Москве (1478)» так охарактеризовал новгородцев исследуемого им периода: «Официально они числились христианами, но в частном домашнем быту оставались прежними язычниками... Холодно относились к новой вере, мало интересовались делами церкви и индифферентно смотрели на её предстоятеля-епископа». Лишь в XII–XIII веках «новгородцы сроднились с христианством» («Вера и разум», 1913, № 1, стр. 55–57).
Если в самом Новгороде потребовалось так много времени для насаждения христианства, то в его обширнейших владениях этот процесс растянулся на несколько столетий. «Чудь Водской пятины [Пятины новгородские – территориально-административные районы, на которые делилась Новгородская земля с конца XV по начало XVIII в. По пятинам вёлся учёт неселения, проводилась раскладка податей и повинностей] в Новгородской области, – писал Е. Е. Голубинский, – крещённая, может быть, ещё в период домонгольский и едва ли позднее XIII века, оставалась двоеверною до половины XVI века».
О том, когда и как обращали в христианскую веру жителей чудского, ижорского, ореховского и других уездов Новгородской земли, красноречиво рассказал архиепископ Макарий (Булгаков) в «Истории русской церкви». Узнав о том, что жители, формально считаясь христианами, фактически «не переставали держаться грубых языческих суеверий», новгородский архиепископ прибегнул к типичным для миссионеров решительным мерам. В 1534 году он повелел «по всем чудским и ижорским местам, в сёлах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, священные деревья и камни, а население кропить святой водой и «вразумлять». Тех же, которые «останутся упорными и непослушными», надлежало «брать и препровождать в Новгород на суд владыки и гражданской власти».
За пределами Киевской Руси новая религия распространялась ещё медленнее. Этот факт, признаваемый большинством дореволюционных историков церкви, дружно отрицают современные православные богословы и церковные проповедники.
Вот основные хронологические рамки христианизации народов Руси, начатой при князе Владимире.
Лишь в XII веке началось обращение в христианство славянского племени вятичей – тех самых, которые умертвили миссионера Кукшу. Все сведения о вятичах, писал Е. Е. Голубинский, заставляют предполагать, что христианство «распространялось между ними весьма медленно и окончательно водворилось весьма нескоро».
Примерно в то же время и с теми же трудностями христианство стало проникать в Вологодскую землю, на берега Северной Двины и Камы.
Только во второй половине XIII века началась христианизация чуди заволжской, а в XIII–XIV веках подверглись крещению карелы и прочее население Олонецкого края.
К середине XIV века относится начало деятельности христианских миссионеров среди лопарей (саами), проживавших по берегам Онежского озера.
Ещё позднее стали приобщаться к христианству коренные жители Пермской земли – зыряне.
Язычество и в XV веке продолжало удерживать свои позиции на Пермской земле.
Только в XV веке крестили большинство лопарей, кочевавших по побережью Ледовитого океана.
С XVI века начали обращать в христианство народы Поволжья. О том, как крестили татар бывшего Казанского ханства, рассказал в своем курсе истории церкви профессор-протоиерей А. В. Горский: «После мятежнических волнений, усмирению которых содействовали сами новообращённые, наступило время, более благоприятное для распространения христианства. Некрещёным татарам воспрещено было оставаться в Казани – городе, посвящённом имени бога христианского, им отведена была особая слобода, и они не имели здесь мечетей» (ЖМП, 1976, № 4, стр. 70).
В XVIII веке и вплоть до начала XX века крестили калмыков, народности Сибири и Камчатки.
Будучи не в состоянии отрицать факты сопротивления крещению, современные церковные авторы утверждают, будто противодействие оказывали социально реакционные силы. «Миссионеры всюду встречались со многими противлениями и препятствиями как со стороны языческих жрецов и вещих стариц, так и со стороны тех, кому выгоднее было использовать труд темного люда, чем иметь дело с просвещенным христианином, которому внушили, что богатые и бедные одинаковы пред богом, а в земной жизни должны видеть друг в друге своего брата» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 52).
На самом же деле не древние верования, сложившиеся в доклассовом обществе, оправдывали социальное неравенство, а оправдывало его христианство – религия классового строя. Поэтому противились введению христианства не те, кто «использовал труд темного люда» (им новая религия была на руку), а широкие народные массы, для которых смена религии означала ухудшение их положения.
Таким образом, ни один богословский тезис, касающийся начального этапа христианизации древнерусского общества, не выдерживает сопоставления с фактами отечественной истории.
Введение христианства в качестве государственной религии Киевской Руси отвечало классовым интересам социальных верхов древнерусского общества. Народным массам христианская религия несла новые беды, что и породило широкую оппозицию крещению со стороны киевлян, новгородцев, жителей других городов и сел. Наших предков обращали в новую веру не мирно и благостно, как утверждают современные православные богословы и церковные проповедники, а с применением силы, посредством принуждения.
Процесс насаждения новой веры, вопреки утверждениям церковных идеологов, занял не десятилетия, а столетия, а кое-где затянулся до начала XX века.