Тайные писания первых христиан 3/3
Источник: «Наука и религия», №3, 1980 год. Автор: И.С. Свенцицкая, д.и.н.
Апокрифические сказания о детстве Иисуса и евангельских персонажах
Ранние евангелия (и канонические и апокрифические) больше внимания уделяли проповедям Иисуса, чем его биографии. В частности, в новозаветных произведениях нет сколько-нибудь подробного рассказа о детстве Иисуса. Это и понятно: о подробностях жизни своего учителя авторы евангелий знали очень мало, конкретные события в их сочинениях служат всего лишь фоном для тех или иных высказываний Иисуса. Только «страсти» Иисуса и его воскресение обрисованы достаточно подробно: ведь это имело первостепенное значение для доказательства того, что именно Иисус и был спаситель – мессия.
Во II–III веках исповедовавшие христианство греки, италики, галлы, сирийцы стали наделять нового бога чертами своих древних, языческих богов, которые, согласно мифам, обладали сверхъестественными способностями с самого рождения. О древнегреческом боге Гермесе, покровителе ремесел и торговли, рассказывалось, что сразу же после рождения он показал свою ловкость: украл трезубец у Посейдона, лук и стрелы – у Аполлона. Герой греческих мифов Геракл ещё в пеленках задушил двух огромных змей...
Со второй половины II века начали создаваться апокрифы, которые призваны были восполнить пробелы прежних жизнеописаний Иисуса. К таким апокрифам относятся различные сказания о его детстве. Строго говоря, их нельзя назвать евангелиями: там нет изложения учения Иисуса Христа, религиозных догматов или этических правил. Это скорее мифы, сказки, где описания чудес сочетаются с отдельными вполне реальными бытовыми картинами (например, игры детей того времени, занятия в школе и т. п.).
ЕВАНГЕЛИЕ ДЕТСТВА
Одно из таких сказаний о детстве Иисуса дошло до нас полностью. Автор его называет себя Фомой, как и автор хенобоскионского евангелия, но ничего общего между этими двумя произведениями нет. Полное название апокрифа: «Сказание Фомы, израильского философа, о детстве Христа» (в научной литературе его часто называют Евангелием детства). Оно представляет собой рассказ о чудесах, совершённых Иисусом в возрасте от пяти до 12 лет. Сказание это мало связано с раннехристианской традицией (кроме разве что имён действующих лиц); это вольная переработка разных народных сказок и мифов. Язык сказания близок к фольклору.
Главная задача сказания о детстве Иисуса представить его всемогущим. С самого рождения, причём он выступает здесь отнюдь не как кроткий, милосердный спаситель. Подобно древним языческим божествам, Иисус в рассказе Фомы бывает и мстительным, и жестоким, и капризным. Однажды в субботу он играл с другими детьми на берегу реки. Он вырыл ямки, налил в них воду и стал лепить из глины птичек. Один из проходивших мимо иудеев воскликнул сердито: «Зачем ты делаешь в субботу то, что не положено?»
Иисус хлопнул в ладоши и закричал: «Летите!» Птицы полетели. Но на этом чудеса не закончились. Один из мальчиков разбрызгал воду из ямок. Маленький Иисус в гневе сказал: «Ты высохнешь, как дерево, и не принесешь ни листьев, ни корня, ни плодов». Мальчик сразу высох.
В другом эпизоде рассказывается, как Иисус шёл по деревне. К нему подбежал мальчик и ударил его. Иисус сказал; «Ты не двинешься дальше». И мальчик упал мёртвым.
Родители погибших детей пошли жаловаться Иосифу. Когда он стал выговаривать сыну за содеянное, тот ответил: «Ради тебя я буду молчать, но они должны понести наказание». Те, кто жаловался на него, ослепли.
В этом же сказании будущий спаситель воскресил мальчика, упавшего с крыши. Но сделал это не из жалости, а потому, что его родители обвинили Иисуса в том, что это он столкнул мальчика. Иисус заставил воскресшего ребенка засвидетельствовать, что тот упал случайно.
Своенравие и жестокость, согласно сказанию Фомы, Иисус проявлял и в годы учёбы. Отец пригласил к нему учителя, который начал показывать ему буквы греческого алфавита. Но Иисус не хотел заниматься: он упорно не желал отвечать на вопросы учителя. Наконец сам задал вопрос: «А что такое альфа (название первой буквы греческого алфавита)? Разъясни мне значение альфы, а я разъясню тебе значение беты (вторая буква греческого алфавита)». Учитель, рассердившись, ударил Иисуса по голове. Тогда мальчик проклял его, и учитель упал мёртвым.
Конечно, все эти акты жестокости не вяжутся с образом спасителя человечества, провозгласившего: «Я кроток и смирён сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго моё благо, и бремя (вариант – господство) моё легко» (Евангелие от Матфея, гл. 11, ст. 29– 30). Но для автора сказания о детстве Иисуса жестокость богов казалась естественной и неизбежной: сколько греческих мифов повествовало о наказании богами людей, осмелившихся противоречить им или равнять себя с ними. Достаточно вспомнить миф о Ниобе, жене фиванского царя. У нее было 14 детей, и она, возгордившись, посмела сравнить себя с Латоной – матерью Аполлона и Артемиды. В наказание за дерзость Аполлон и Артемида убили всех её детей.
Те же черты жестокости перенесли на образ Христа бывшие почитатели античных божеств. Таков был противоречивый путь христианства: привлекая к себе новых людей обещанием спасения с помощью милосердного спасителя, отдавшего свою жизнь ради искупления грехов человечества, эта религия впитывала в себя весь тот груз суеверий, представлений, привычек, которые неофиты приносили с собой. Образ милосердного божества не соответствовал суровой действительности. И многие новообращенные верующие наделяли своего нового бога теми же качествами, какими обладали их старые божества.
Автор сказания несколько смягчил жестокость юного бога: когда второй учитель признал Иисуса исполненным великой благодати и мудрости, тот рассмеялся и сказал, что ради него, понявшего божественную природу своего ученика, будет исцелён и тот первый... В то же время этот эпизод говорил о необходимости безоговорочного поклонения ребёнку-божеству всех, кто его окружает.
Приведённые эпизоды интересны и тем, что указывают на среду, в которой создавалось Евангелие детства: по-видимому, это были грекоязычные жители империи, далекие от реальных условий Палестины I века. Мистическое значение букв греческого алфавита, о котором говорит Иисус, наводит на мысль о влиянии на сказание гностических трактатов. Составитель сказания (возможно, он объединил какие-то уже существовавшие предания и легенды) мог читать эти трактаты и перенести в своё произведение представление о скрытом знании, доступном Иисусу, но недоступном простому смертному.
Не занимаясь с учителями, Иисус тем не менее проявлял невероятную учёность. Когда ему было 12 лет, родители взяли его с собой в Иерусалим. Он не вернулся с ними домой, а отправился в храм и стал там разъяснять «учителям народа и старшинами (у автора не было, по-видимому, вполне ясного представления, что это за учителя и старшины) законы иудейской религии. В основе этого эпизода лежит рас- сказ Евангелия от Луки о том, как 12- летний Иисус отстал от родителей и они «нашли его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их» (гл. 2, ст. 46). По словам евангелиста, все дивились разуму его. Автор сказания о детстве значительно приукрасил этот эпизод: Иисус не слушает учителей и не беседует с ними, а поучает их. «Учителя народа и старшины» не просто дивятся «его разуму», а говорят пришедшей за Иисусом матери: «Такой славы, такой доблести и мудрости мы никогда не видели и никогда о ней не слышали!»
Автора этого сказания на интересует вопрос о том, почему потом те же руководители иудеев будут испытывать к Иисусу злобу и ненависть. И не потому, что автор не знал распространенных христианских рассказов о преследовании Иисуса иудейскими жрецами и старшинами, а потому, что, как и многие другие авторы евангелий, он меньше всего думал о достоверности и логике повествования. Это предание отвечало его представлениям об образе Иисуса, и он стремился передать, внушить эти представления другим верующим.
Сказание Фомы о детстве Иисуса представляет собой своеобразную смесь народных преданий и сказок с вульгаризованным учением гностиков об истинном знании, которое логос помогает открыть людям и которое нельзя постичь обычным путем. Но как «перевернута» в этом произведении философия гностиков! Непостижимость Иисуса, его обладание «истинным знанием» делают его грозным божеством и снова вносят в сердца людей страх и неуверенность, от которых стремился освободить своих единомышленников автор Евангелия истины.
СКАЗАНИЯ О МАРИИ
Первые христиане уделяли матери Христа очень мало внимания. Иудео-христиане, учившие, что святой дух снизошёл на человека Иисуса во время крещения, считали его мать обыкновенной женщиной, женой плотника Иосифа.
В Новом завете Мария тоже не занимает сколько-нибудь важного места. В самом раннем из канонических евангелий – Евангелии от Марка – нет описания рождения Иисуса. Рассказ начинается с прихода Иисуса из Галилеи и крещения его Иоанном. Поскольку автор этого евангелия не интересуется рождением Иисуса, и о его матери упоминается там вскользь.
В евангелиях от Матфея и от Луки приводятся списки предков отца Иисуса – Иосифа: его род возводится к царю Давиду. Появление этих генеалогий, отличных одна от другой, было связано с устной традицией, считавшей, что Иисус принадлежит к роду Давида, из которого, согласно иудейским верованиям, и должен происходить помазанник божий – мессия. Когда формировались легенды о предках Иосифа, он сам, естественно, должен был считаться родным отцом Иисуса и, следовательно, никаких особых заслуг Марии не приписывалось. Однако в тех же евангелиях отражена и начавшая складываться в период их создания легенда о непорочном зачатии Марией сына от духа святого.
В связи с появлением этой легенды в христианской традиции начинает выделяться образ матери Иисуса. В первом евангелии рассказ о непорочном зачатии менее подробен, чем в третьем. В Евангелие от Луки вводится описание благовещения: к Марии явился ангел и объявил, что она зачнёт от духа святого. Но о дальнейшей жизни Марии в период проповеднической деятельности Иисусе, во время суда над ним и после его казни, в первых трех евангелиях Нового завета ничего не сказано: мать Иисуса даже не названа среди присутствовавших при распятии. Только в Евангелии от Иоанна Мария оказывается у креста и сын поручает её своему любимому ученику (Иоанну, от имени которого написано четвёртое евангелие). В Деяниях апостолов мать Иисуса упомянута пребывающей в молитве после его вознесения вместе с учениками и братьями его (гл. 1, ст.14).
Вот и все сведении о Марии, содержащиеся в каноне. Такое отношение к ней не случайно: в проповедях ранних христиан звучали призывы отречься от родных, заменить братство по крови братством во вере. Достаточно вспомнить эпизод, приведённый в первых трёх евангелиях. Когда Иисусу сказали, что мать и братья зовут его, он ответил: «Кто матерь моя и братья мои? И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот матерь моя и братья мои...» (Евангелие от Марка, гл. 3, ст. 33–34; от Матфея, гл. 12, ст. 48–49; от Луки, гл. 8, ст. 19). Аналогичное речение содержится и в хенобоскионском Евангелии Фомы.
Отсутствие ясных сведений в раннехристианской традиции о матери Иисуса привело к тому, что противники нового учения, прежде всего из иудеев, распространяли свою версию её биографии. Эта версия приведена у античного критика христианства Цельса, который пишет: Мария была пряхой, родившей сына от беглого римского солдата. Такой рассказ ставил своей целью скомпрометировать и Марию, и её незаконного сына. Были ли для этого какие-нибудь исторические основания, мы сейчас сказать не можем.
Невзирая на скудость сведений о матери Христа в Новом завете, церковь установила целый ряд праздников а память о ней: рождество богородицы, введение Марии во храм, успение. Все эти данные из её жизни почерпнуты не из канонических, а из апокрифических, то есть не признанных официально священными, произведений.
В конце II века, когда появились сказания, повествующие о детстве Иисуса, начали распространяться также и различные фантастические рассказы о его матери. Как и Иисус, мать его с самого рождения рисовалась существом необыкновенным. Тяга к сверхъестественному, традиция почитания женских божеств, уходящая в глубокую древность, сказались на формировании образа богородицы. В сказаниях о Марии, появившихся как дополнения к ранним евангелиям, прежде всего описывались её детские и девичьи годы. Она представлена с самого начала как «избранница божья».
Наиболее подробный рассказ о детстве богоматери содержится в так называемом Евангелии Иакова, или Истории Иакова о рождении Марии. В этом сказании она происходит из рода Давида. Тем самым автор пытался снять ощущавшееся самими христианами противоречие между верой в непорочное зачатие и верой в происхождение Иисуса от потомков царя Давида, соединить две различные и разновременные традиции.
Евангелие (иногда в научной литературе его называют «протоевангелие») Иакова начинается с описания того, как будущие родители Марии – престарелые Иоаким и Анна скорбят о своей бездетности. Затем Иоаким удаляется в пустыню пасти стада, а жена его молит бога дать ей ребёнка. Появляется ангел, возвещающий, что у Анны родится дочь. Родители дают обет посвятить её богу. Когда Марии исполнилось три года, Иоаким во исполнение обета отвел её в Иерусалимский храм на воспитание. На этом эпизоде и основан праздник введения во храм. Находясь а храме, девочка не питалась обычной пищей: ангелы приносили ей пищу небесную.
Здесь, как и в сказании о детстве Иисуса, мы видим переплетение отголосков гностических учений с древними языческими верованиями: виднейший идеолог гностического христианства Валентин писал о том, что Иисус «ел и пил особым образом». Вспомним: боги древнегреческих мифов тоже пили особый напиток – нектар – и питались особой пищей – амброзией. Таким образом низведённые с философских высот доктрины гностиков переосмысливались в традиционно-сказочном духе и давали основу для создания новых фантастических деталей.
Когда Марии исполнилось 12 лет, жрецы храма по повелению ангела созывают стариков вдовцов, чтобы выбрать среди них хранителя (опекуна) Марии. Из посоха, с которым пришёл плотник Иосиф, вылетел голубь и сел ему на голову. По этому знаку Марию и вручили Иосифу, чтобы тот охранял её девственность.
Далее в Евангелии Иакова рассказывается о том, как Иосиф обнаружил, что Мария беременна, как её вызвали в храм и заставили пройти испытание «водою ревности». Это был древний обычай, восходивший ещё к первобытным временам: людям, подозревавшимся в прелюбодеянии, давали пить воду, смешанную с грязью. Если они безболезненно проглатывали эту жижу, то объявлялись невиновными. Естественно, в сказании Иакова Иосиф и Мария легко проходят это испытание.
Заканчивается сказание описанием рождения Иисуса. В основу его положены соответствующие места из евангелий от Матфея и от Луки, но с некоторыми добавлениями. Введён еще один персонаж: к только что родившей Марии приходит женщина по имени Саломея, которая сама хочет удостовериться в ее девственности. В наказание за неверие у женщины отсыхает рука... Появляются ангелы, приказывают раскаявшейся Саломее коснуться новорожденного. Она берет его на руки и тут же исцеляется.
Саломея встречается и в Евангелии от Марка в числе женщин, присутствовавших при казни Иисуса и первыми пришедших к гробу Христа (гл. 15, ст. 40; 16, 1). Этот персонаж упоминается и в гностических произведениях: согласно хенобоскионскому Евангелию Фомы она объявила себя ученицей Иисуса.
Оба эти евангелия – Фомы о детстве Иисуса и Иакова о детстве и юности Марии – представляют собой удивительное смешение равных христианских идей, учений, преданий, равно как и принесенных в христианство представлений о древних, главным образом античных божествах. Создание этих евангелий во второй половине II века показывает, что многим рядовым верующим были чужды догматические споры гностического и ортодоксального направлений. Эти люди читали и почитали священные книги, созданные различными, часто враждебными друг другу теоретиками и богословами, по-своему осмысляли и приспосабливали их к своему восприятию христианства.
Популярность «Истории Иакова о рождении Марии» подтверждается тем, что она дошла до нас на греческом и сирийском языках. Кроме того, существовала эфиопская, армянская, коптская, арабская и славянская переработка её. Церковь не признала это сказание каноническим: оно было написано явно позже четырёх евангелий Нового завета и слишком вольно передавало рассказ о рождении Иисуса. Но оно не вошло в состав «отрешённых», то есть категорически запрещенных книг. Церковь не препятствовала его распространению, как и распространению сказания Фомы о детстве Иисуса.
В сказании Иакова Мария – избранница божья, благочестивая и целомудренная, но она ещё не воспринимается как божество. О конце её жизни ни здесь, ни в других произведениях – вплоть до конца IV века – не было ничего сказано. Мария ещё не вошла в систему христианских догматов. Но чем шире распространялось христианство, чем больше оно включало в себя обычаев и верований, тем сильнее проявлялись «божественные» черты матери Иисуса.
Вряд ли в Римской империи можно было найти область, где в той или иной форма не почиталось бы женское божество – богиня-мать, богиня плодородия. В Греции это была Деметра, в Малой Азии – Кибела, в Египте – Исида. Потребность в женском божестве, стремление к поклонению матери, защитница и помощница, сохранялись и у людей, перешедших от почитания Исиды или Деметры к почитанию Иисуса. И, вероятно, чем меньше человеческих черт оставалось в образе Иисуса, чем больше он превращался в недоступного, даже грозного бога, тем острее становилось это стремление. Мария в представлениях верующих сливалась с могущественными древними «матерями богов».
Обожествление матери Иисуса происходило постепенно и довольно медленно. Ещё в IV веке между отдельными группами христиан шли споры о том, как относиться к культу девы Марии. Епископ кипрский Епифаний, живший в середине IV века, в сочинении «Панарион» осуждал тех почитателей Марии, которые «стараются ставить её вместо бога и говорят о ней, увлечённые каким-то безумием и умоповреждением». Выражая мнение ряда церковных руководителей, епископ писал, что Мария не должна быть предметом поклонения: «В чести да будет Мария, но поклоняться должно отцу и сыну и святому духу». В доказательство того, что она – не основное лицо в христианском культе, Епифаний ссылался на отсутствие в священном писании сведений о смерти и погребении Марии.
Только в конца IV века появилось сочинение анонимного автора «Об успении Марии». В этом своего рода «житии», связанном в жанровом отношении с последующими «житиями святых», рассказывается о последних годах жизни матери Иисуса, её смерти и вознесении на небо. Имея возможность не следовать раннехристианской традиции (её, как мы уже говорили, в отношении матери Иисуса почти не существовало), автор использовал разные предания, дав полную волю своему воображению.
Основываясь на беглом упоминании в Деяниях апостолов, автор рассказывает о том, что Мария некоторое время жила в Иерусалиме с Иоанном, которому, как мы помним, поручил её Иисус перед смертью. Затем она переселилась в малоазийский город Ефес, где проповедовала христианство. Перед смертью она снова вернулась в Иерусалим. Смерть её (по христианской терминологии – успение) сопровождалась в сказании различными чудесами. Иисус в окружении множества ангелов спустился на сверкающем облаке и принял её душу. К моменту смерти Марии в Иерусалим прибыли все апостолы, кроме Фомы. Не третий день после её смерти в Иерусалим пришёл Фома и захотел посмотреть на умершую. Апостолы по его просьбе открыли гроб, но он оказался пуст. Вечером, когда ученики Иисуса обсуждали это событие, «отверзлись небеса» и там показалась Мария. Как и её сын, она воскресла в своем человеческом облике.
Автор сказания использует факты из евангельских рассказов о воскресении Иисуса: гроб Иисуса также оказался пустым и он тоже явился во плоти своим ученикам. По-видимому, преданий о смерти Марии не существовало. Кроме того, такие повторения как бы ставили её в один ряд с Иисусом, подчеркивая её божественность.
В IV–V веках устанавливается культ Марии, её начинают называть «богородицей» или «богоматерью» – выражения, восходящие к древним языческим богиням (например, «великая матерь богов» Кибела). Впервые Мария названа так в трудах епископа города Никомедии Евсевия – около середины IV века. Но окончательно она была признана богоматерью только в V веке – в 431 году, на соборе в городе Ефесе, созванном по решению императора Восточной Римской империи Феодосия II.
Heслучайно культ богоматери прежде всего утверждается в восточных районах империи: на неё были перенесены многие черты и функции, которыми наделяли местные народы своих древних богинь-матерей. Центром почитания Марии стал малоазийский город Ефес, издавна прославленный своим храмом в честь богини Артемиды, воспринимавшейся там как богиня плодородия. А праздники в часть богородицы, введенные ещё позднее, были приурочены к местным языческим торжествам: рождество богородицы впервые стали отмечать в VI веке, успение – с конца V веке. Первый праздник был приурочен к началу нового года (на Востоке год начинался с сентября), успение богородицы совпадало с празднованием сирийскими крестьянами окончания уборки урожая.
Апокрифические сказания о Марии, пожалуй, наиболее ярко показывают тот путь, который прошли христианские верования за три века их существования. Вряд ли первые христиане, накликавшие кары на всех, кто почитает идолов, могли представить себе, что когда-нибудь их единомышленники будут поклоняться статуям богородицы и чтить её как богиню. Таким образом, христианство не только впитало в себя наиболее стойкие древние религиозные представления, приспособило их к основным положениям своего учения, но и само приспособилось к ним. Отсутствие единого определённого учения, разнообразие борющихся друг с другом направлений, обилие священных книг – все это облегчало проникновение в христианскую религию элементов древних верований, создание новых легенд и мифов. Некоторые из этих мифов так и остались достоянием «тайных писаний», другие в той или иной степени были признаны официальной церковью и послужили основой многих христианских праздников.
СКАЗАНИЯ О ПОНТИИ ПИЛАТЕ
Если сказания о детстве Иисуса и о жизни его матери появились в результате взаимодействия с миром языческих представлений, то группа апокрифов, связанная с именем Понтия Пилата, говорит о другой стороне развития христианства: приспособлении его к существовавшему тогда общественному строю и государству.
Образ Пилата по-разному трактовался в новозаветных и апокрифических евангелиях начала II века, но в этих произведениях прокуратор Иудеи не играл основной роли. Главной задачей евангелий было описание «страстей» и воскресения Иисуса. Однако отношение к римскому наместнику было слишком важным вопросом в христианской пропаганде II–IV веков, чтобы можно было ограничиться рассказанным в ранних евангелиях.
Защищая своё учение перед императорами, а затем и подготовляя союз с ними, многие руководители христианских общин стремились снять всякую вину за смерть Иисуса с прокуратора, посланного в Иудею римским императором. Пассивность Пилата, отражённая в апокрифическом Евангелии Петра и отчасти в канонических евангелиях, этому не соответствовала. Кроме того, превращение Христа из иудейского мессии в мировое божество должно было породить в умах верующих представление о признании его римлянами – как и всеми, кто с ними общался (за исключением «ослеплённых» иудеев).
В течение II–IV веков среди христиан получили распространение писания, которые ставили своей целью показать сочувствие Пилата Иисусу. К началу III века имело хождение не дошедшее до нас поддельное донесение прокуратора императору Тиберию. В нём описывался судебный процесс над Иисусом. Позднее было сфабриковано письмо Пилата императору Клавдию. Правда, Клавдий царствовал уже после того, как Пилат за свою жестокость был отрешён от должности, но создателей этого письма подлинная хронология не интересовала. Всё донесение написано в христианском духе: Пилат коротко пересказывает религиозную легенду, называя Иисуса посланником бога, предсказанным пророками. Последнее кажется весьма любопытным: люди, жившие в условиях Римской империи, даже фанатично верующие христиане, не могли не знать, что прокуратор в своём донесении не мог ссылаться на авторитет библейских пророков, но такова была особенность их мышления. Авторы подобных писаний не стремились к достоверности, они утверждали то, что, с их точки зрения, должно было быть, а значит, по их логике, так и было.
Главная вина за казнь Иисуса, как и следовало ожидать, в этом письме возлагается на иудеев: «Иудеи видели, как он слепых делал зрячими, прокажённых – чистыми, как он врачевал расслабленных, изгонял из людей демонов, воскрешал даже мёртвых, повелевал ветрами, шествовал сухими ногами по волнам морским и совершил много чудесных знамений (здесь дан перечень чудес Иисуса, которые упоминаются в четырёх новозаветных евангелиях). И так как народ иудейский называл его сыном божьим, то возненавидели его иудейские первосвященники, схватили его и предали мне. Измышляя ложь на ложь, они сказали, что он волшебник и поступает против их закона».
Интересно отметить, что среди обвинений, возведённых на Иисуса согласно этому донесению, нет таких, которые затрагивали бы римлян. В частности, нет обвинения в том, что Иисус претендовал на роль «царя иудейского». Между тем, как сообщают новозаветные евангелия, на кресте была надпись, «означающая вину его: сей есть Иисус, царь иудейский» (Евангелие от Матфея, гл. 27, ст. 37; от Марка, гл. 15, ст. 26; от Иоанна, гл. 19, ст. 19). Эта деталь в письме была сознательно опущена, и весь конфликт сведён к ненависти к Иисусу первосвященников. Далее в письме сказано, что Пилат отдал Иисуса «на усмотрение» иудеев. Решение это не аргументировано; трудно было найти оправдание такому действию, но автор и не пытался это сделать. Ему было важно показать, что римский прокуратор признал в Иисусе сына божьего. После его воскресения, по словам автора этого сочинения, иудеи подкупили стражу, чтобы та обвинила учеников Иисуса в похищении тела. Однако римские легионеры не поддались на уговоры. Они «не могли молчать» и открыто свидетельствовали о воскресении. Кончается донесение словами: «Я доношу тебе обо всём этом, чтобы не распространилась какая-либо ложь и чтобы ты не подумал, что следует верить лживым иудеям».
Письмо Пилата Клавдию было не единственным сочинением, дополнявшим новозаветный рассказ о суде над Иисусом. Предположительно в IIIвеке было создано так называемое Евангелие Никодима, которое дошло до нас в более позднем латинском переводе. Оно состоит из двух непосредственно не связанных друг с другом частей. Первая – Воспоминание о господе нашем Иисусе Христа и его деяниях, имевших место при Понтии Пилате. Вторая – Сошествие Христа в ад; в ней идёт речь о путешествии Иисуса в ад, где он схватил Сатану и приказал заковать его в цепи. Возможно, обе части первоначально не составляли единого произведения, а были объединены каким-либо переписчиком. Но возможно, что объединение это и не случайно: обе части при всей их внутренней несвязанности отражают общий подход к образу Иисуса, фигуре совершенно фантастической. Центральное место в его деятельности занимают здесь но проповеди, а совершаемые им самые невероятные чудеса.
В первой части этого сочинения содержится подробный, гораздо более подробный, чем в Новом завете, рассказ о суде над Иисусом. Основное внимание уделено допросу его Пилатом. Автор старательно показывает, как доброжелательно был настроен к Иисусу прокуратор Иудеи. Он дал возможность высказаться всем людям, которые защищали обвиняемого. Иудеи, слушая этих свидетелей, «гневались и скрежетали зубами». Слыша это, Пилат говорит им: «Что вы скрежещете зубами, услышав правду?» Из этого рассказа остаётся неясным, почему всё-таки прокуратор не использовал своей власти и не отпустил Иисуса. Как и автор письма Пилата к Клавдию, Никодим не останавливался на этом вопросе, зато постарался как можно ярче описать неистовство иудеев.
Кульминационный пункт в рассказе Никодима – описание чуда, происшедшего во время суда: когда Иисуса вели на допрос, знамёна, которые держали римские легионеры, согнулись и поклонились ему. Знамена кланяются ему и тогда, когда сами иудеи берутся их держать. Итак, не только римский прокуратор сочувствовал Христу, но и римские военные знамёна склонились перед ним. Следовательно, еще тогда Иисус был признан римлянами как божество. И, естественно, римский император также рано или поздно должен признать христианство. А христиане в свою очередь должны признать власть императора: ведь представитель одного из них стремился защитить Христа от «скрежетавших зубами» иудеев...
Характерная черта всех таких поздних сказаний типа Евангелия Никодима – отсутствие этических и догматических положений. По своему содержанию они одинаково далеки и от мистической философии гностиков, и от призывов помогать беднякам, столь ярко выраженных в апокрифах иудео-христиан. Эти произведения никого не утешают и ничего не обещают: ни царства божьего на земле, ни слияния с логосом. Они представляют собой крайнюю вульгаризацию христианства. Их читатели были новообращённые, не слишком образованные люди из городских предместий и деревень. Для них Иисус был не спасителем несчастных, а грозным, могучим божеством, способным совершать чудеса и жестоко карать непослушных.
Антииудейские настроения, выраженные в Евангелии Никодима, не связаны с конкретной исторической обстановкой ни в империи, ни внутри христианства: они были проявлением общего христианского фанатизма, того самого, который приводил к уничтожению произведений античного искусства, преследованию науки, разрушению древних храмов.
Усилившаяся, а затем и победившая церковь преследовала всех нехрнстиан. И люди, принявшие христианство не от отчаяния и сомнений, а просто потому, что это была самая мощная религиозная организация, не искали в новой вере утешения и надежды. Им важно было знать, что бог, которому они поклоняются, – действительно самый могущественный, самый грозный, и почитание его делает их выше всех остальных – «неверных». Это было самое позднее пополнение рядов христиан в Римской империи, и именно на них были рассчитаны рассказы о том, как Иисус заковал Сатану или как знамёна склонялись в руках скрежетавших зубами иудеев.
Разумеется, эти писания не могли быть признаны церковью боговдохновенными. Они были созданы намного позже новозаветной литературы. Они расходились с Древней традицией в большом числе деталей. Они, наконец, не содержали этических поучений, не определяли норм поведения людей, что было важно и для самих верующих, и для руководства церкви. Но читать подобные произведения не запрещалось. И после победы христианства в разных областях империи распространилось много сказаний, посвященных евангельским персонажам.
Апокрифы конца II–IV веков наложили свой отпечаток на христианскую догматику. Они высвечивают нам тот долгий и сложный путь, который прошло христианство от первых общин, малочисленных и гонимых, до могущественной организации, грозившей самыми тяжкими наказаниями всем, кто ей не подчинялся. Они свидетельствуют о том, что евангелия продолжали создаваться на всём протяжении раннего христианства – вплоть до утверждения канона в V веке – и что христианская традиция, отраженная в этих евангелиях, в IV веке была еще более разнообразной и противоречивой, чем традиция конца I–II веков.