Христианство или коммунизм?

Это продолжение статьи "Воинствующий атеист". Здесь Луначарский отвечает митрополиту Введенскому. Источник тот же – сборник "Атеистические чтения", 1981 год.

Из выступления А. В. Луначарского на диспуте с митрополитом А. Введенским 20 сентября 1920 года.

Гр. Введенский прежде всего устанавливает, что марксизм - прежде всего экономика и даже, может быть, целиком экономика, в то время как христианство гораздо шире и после всего экономика. К этому я должен сделать поправку: марксизм не есть только экономика, марксизм представляет собою целостное философское миросозерцание и совершенно определенно (и с полной уверенностью) претендует на то, что оно даст ответ на все вопросы, в том числе и на те, которые были поставлены религией. ...Я постараюсь доказать, что мы имеем не менее стройную, законченную философию, только не заражённую остатками древних представлений, а идущую целиком по путям нового, точного, научного, критического человеческого мышления.

Но, отвергая таким образом это обвинение в узости, которое нам ставит гражданин Введенский, я должен сказать, что действительно марксизм придает земной жизни (а земная жизнь определяется хозяйством, выработкой определенных благ, без которых человек существовать не может) чрезвычайно большое и, для нашего времени, центральное значение. Правда, те, которые думают, что марксизм находится в вечном плену у забот о материальном благосостоянии, забывают великое положение Энгельса, что переход к коммунизму будет прыжком из царства необходимости в царство свободы. Смысл этого утверждения Энгельса заключается в том, что наша задача – освободить человека из-под власти экономики, что наша задача — реально привести человеческое хозяйство к такому состоянию, что человечество сможет, при сравнительно незначительных затратах своих сил, разрешить вопросы производства и распределения нужнейших благ и тогда всю остальную свою жизнь и сравнительно большую часть этой жизни отдать свободному выявлению творчества в индивидуальной и социальной жизни. Но путём к этому, путём к такому состоянию, когда разговоры о свободе, об умственном развитии и нравственном совершенстве не будут оскорбительной для сотен миллионов людей болтовней, может быть только полная реформа нашего хозяйства. До тех пор, пока нас душат нищета, болезни, невежество, вырождение, до тех пор все эти разговоры являются праздным самоутешением дворян или недворян, но, во всяком случае, верхушек, которые находят в той или иной степени достатка известное обеспечение этих "высших" своих проявлений.

Вот почему путь экономической революции, путь создания рационального хозяйства на земле марксизм ставит во главу угла...

Конечно, временами в известных своих прослойках христианство перекрещивается с коммунизмом; никто не может отрицать того, что в первобытном христианстве существовали коммунистические организации. Никто не может отрицать существования социалистической тенденции у некоторых христианских сект в XVI столетии. Никто не может отрицать соприкосновения толстовцев с социалистическими тенденциями и, до некоторой степени, с социализмом. Но это не значит, что христианство действительно вращается, как вокруг оси, вокруг социалистических идей. Колоссальная историческая привилегия христианства и вместе с тем убивающая его слабость заключаются в его расшатанности, в его неопределенности, которая дала возможность христианству разделиться на множество несогласных между собой толков и учений, в результате чего самые противоположные тенденции могли ссылаться на христианство с одинаковым правом...

То, в чем гр. Введенский видит огромное преимущество христианства, есть именно его многоликость, как он назвал – его многогранность. Но эта многоликость такова, что она приводит на протяжении истории к взаимному осуждению, к взаимному истреблению, пощечинам на христианских конгрессах, к непрерывному ряду виселиц, ссылок во имя Христа одной части против другой, причем каждый называет себя истинным сторонником Христа.

Введенский объясняет, что христианство настолько многогранно, что никто его вместить не может. Я должен сказать, что это учитель загадочный, который дразнит человечество, и незачем было приходить 2000 лет тому назад, чтобы принести миру такое учение, которое заставило нас избивать друг друга при его толковании. Ежели ясно и толково Христос не мог выражаться, если христианство есть какая-то тайна за семью печатями, то в таком случае безнадежно думать, что и Введенский изложит нам учение Христа... Давайте послушаем, что же это, собственно, такое, в чём же заключается центр этого великого учения, которое так часто было не понято и не принято.

Когда гражданин Введенский высказывался по этому поводу, он сам немножко испугался и признал ту истину, что Христос призывал человека, и призывал его к человеческой жизни, очень пустой и расплывчатой, но вместе с тем он говорит: она глубока, как сама истина...

Правда, гр. Введенский дает собственное истолкование того, что значит жить человеческой жизнью, он вносит сюда социалистическое истолкование, которое, может быть, профессор Гарнак, на которого он ссылается, отнюдь не принял бы. Он говорит: "Жить по-человечески - это значит жить по-братски, а жить по-братски — это значить жить, как в семье, где все о6щее". Это значит, что Христос на самом деле призывал к социализму. Дальше идут мистические части христианского учения. Во-первых, далеко не все христиане с этим толкованием согласятся, как указывал и сам гр. Введенский. И у Христа можно вычитать, или, вернее, в тех книгах, которые приписываются Христу, можно вычитать и такие утверждения, и противоположные утверждения, но мы допустим в нашей дискуссии, что если брать Христово учение в социальном разрезе, то истинный и главный его смысл, не многими понятый, заключается в том, что Христос зовёт к равенству и братству. Оставим пока этот пункт и перейдем к следующему. Впрочем, следующее смыкается с этим, так что мы сначала приступим к дальнейшему рассмотрению того, что же из этого непосредственно выходит. Итак, значит, Христос в социальном разрезе, тот Христос, в которого верит гр. Введенский, призывал к братской жизни. Гр. Введенский говорил: принимая принципиально, что люди братья, надо прийти к выводу, что неравенства, эксплуатации, борьбы между людьми не должно быть. Но она есть.

Тов. Ленин любил говорить очень остроумную фразу: "Признать что-нибудь принципиально — это значит отвергнуть на деле". В самом деле, если вы что-нибудь признаёте принципиально и сейчас проводите в жизнь, то, значит, вы это конкретно признаёте, а если вы признаёте только принципиально, то вы знаете, что вы отказываетесь этот принцип осуществить. Так вот, если Христос признал принципиально, что люди братья, а братья в это время таскали друг друга за бороды и эксплуатировали друг друга, то от этого решительно никому ни тепло, ни холодно. Это есть плавающая над действительностью абстракция.

Мы должны сейчас понять, что же предпринял этот воображаемый Христос или что предприняло совершенно конкретное христианское учение, христианское направление во всей его многогранности, чтобы это осуществить?..

Гр. Введенский говорит, что, по существу говоря, это требование настолько совпадало с требованием марксизма, что сам марксизм кажется ему евангелием, перепечатанным атеистическим шрифтом... В том-то и сила марксизма, что вместо этих общих фраз он дает способы осуществления идеала и доказывает, что этот идеал не только осуществим, но не может не быть осуществлён. В этом сила марксизма. Надо прямо сказать, что марксизм сделал реально возможным то, что неуловимая мечта превратилась в реализуемый план. Если это называется перепечатать евангелие атеистическим шрифтом, то я желал бы, чтобы все идеалы человечества были перепечатаны этим шрифтом, и предлагаю гр. Введенскому приступить к этому. Только тогда, очевидно, он найдет те пути к реализации, которых он так и не находит. Гр. Введенский распространялся перед нами относительно того, что Христос всячески уклонялся от решения политических задач и от решения экономических задач. Когда Христу, говорит гр. Введенский, предлагали сыграть политическую роль, Христос решительно отталкивал это и даже обзывал своих учеников нехорошими словами. Он не развивал никакой реальной экономической программы. Гр. Введенский говорит нам, что ведь к Христу приходили и богатые, эти богатые привлекались теми или другими сторонами учения Христа. Богатому молодому юноше было сказано: "Отдай твоё имущество бедному". Этот примитивный утопический разделительный социализм не может привести к обогащению бедных, он может привести только к обеднению богатых. Это примитивная, довольно убогая, но благородная мысль. Богатый юноша отошел огорченный. Но вот другой пример: Закхей отдал половину своего имущества. Позднее перестали отдавать половину имущества, а отдавали только ничтожную часть. Что же, отказавшись от политической программы, от экономической программы, сумел Христос как-нибудь сдвинуть эти человеческие отношения? Разделили ли богатые свое имущество, стали ли бедные богаче?

Нет, никакой перемены после того, как Христос, согласно легенде, жил, страдал и т.д., не произошло. Богатый остался богатым, бедный остался бедным. Только сейчас начинается последний решительный бой (ещё далеко не по всему миру) под знаменем марксизма, а знамя христианства до сих пор нисколько не изменило ход экономики и политики и оставило положение абсолютно в том же несправедливом состоянии, в каком нашел его Христос. Гр. Введенский говорит, что Христос был действенным; надо тогда сказать, что он был неудачником, ибо никаких результатов от этого действия не произошло... Гр. Введенский доказывает, что жгучая словесная критика есть то же действие, есть та же борьба. Он говорит: до тех пор, пока мы не стали употреблять силу, мы употребляли силу слова. Я отвечу на этот первый тезис.

Мы признаём оружие критикой и критику оружием. Мы не отказываемся от утверждения, что слово критическое, разрушительное есть вместе с тем созидательная, просветительная сила. Вот почему мы не называем "петушиным боем" серьёзный диспут. Мы знаем, что это есть серьёзное дело и на него приходят потому, что он является не словопрением, а делом. Но вместе с тем словами, как иерихонскими трубами, нельзя заставить пасть никакой Иерихон. На самом деле слова подготовляют почву для того, чтобы организовать силы угнетённых для дальнейшего натиска. Вспомним т. Ленина: "Тот является праздным болтуном, кто не заменяет оружие критикой и критику оружием, когда для этого оружия пробил час". Во-первых, доказательство, что Христос был действенным потому, что боролся словом, ещё нисколько не ставит его в разряд людей действенных с нашей точки зрения. Для этого ещё нужно доказать, что Христос действительно призывал в словесной агитации к борьбе...

Но у Христа есть еще три момента "действенной борьбы", говорит гр. Введенский. Первый момент: Христос взял бич и несколько раз ударил этим бичом каких-то торговцев и перевернул их ларьки. Символ это или нет мы не знаем, но, во всяком случае, это в высшей степени жалкое явление. Христос не хочет политической борьбы, как говорит гр. Введенский, а ведь это даже и не борьба, а попросту скандал. Можете ли вы вообразить себе, чтобы т. Ленин или Маркс взяли какую-нибудь увесистую дубинку, отправились в банк и стали колошматить каких-нибудь зайцев? (Смех, аплодисменты.)

Эту сцену можно спасти, только толкуя её как символ; иначе выходит какая-то несуразность: с одной стороны, "не противься злу", а с другой – "взявший меч, от меча и погибнет"; с одной стороны, "оружием нельзя добиться правды", а с другой вот этот свист бича. Мелкий эпизод, если из него не сделать настоящего вывода. Можно сказать так: сейчас не готов — готовься. Марксизм долго так говорил. Но разве христианство так говорило когда-нибудь?

Второе, на что указал гр. Введенский: Христос впереди указывал страшный суд и мобилизовал не только силы земные, но и силы небесные, космические, так сказать. Мобилизовал ли он силы земные? Нет, фактически не мобилизовал. А когда ему предложили мобилизовать, то он сказал: нет. Вы помните Помпея, который говорил: "Мне стоит топнуть и появятся легионы". Ему сказали: "Топни же", но он не топнул, потому что и топни он — легионы всё равно не появились бы. На это очень похоже звучат и приведённые слова из евангелия – здесь многим приходится слышать такие слова, которые им непривычны. Производит несколько комическое впечатление это утверждение: "Если бы я захотел, то более десяти миллионов ангелов спустились бы меня защищать". На это можно было бы сказать: "Захоти, господи". Но он не захотел. (Смех.) Да если бы и захотел, то никакие легионы ангелов не спустились бы. Таким образом, силы небесные Христос не мобилизовал, а только обещал мобилизовать и вот уже 2000 лет не держит обещания. Стало быть, с мобилизацией дело не вышло.

Теперь третье, гр. Введенский говорит: вы призываете к борьбе, к кровавой борьбе, а Христос пал жертвой такой борьбы. Он был распят. Но позвольте, мы призываем не к такой борьбе, где бы нас побеждали, а к такой, где бы мы были победителями. (Аплодисменты.)

Что значит пролитая кровь Христа? Она должна пониматься двояко: во-первых, ритуально. Со страшно давних времен в человечестве укоренена была мысль, что с приходом весны получение благ может быть куплено только кровавой жертвой божеству, что жертва человеческая есть самая угодная жертва этим людоедным богам и что она особенно угодна, если приносится излюбленный богом человек. И вот христианство рисует абсурд. Я не знаю, как это понять, что всеблагой, всемилостивый бог создает мир, мир оказывается прескверным – совершенно не удался. Какими судьбами вышло так, что всемогущий бог создал неудачный мир, я не знаю, но он пустился его исправлять и (для исправления!) предал своего сына. За то, что он сделал ошибку, ему пришлось пожертвовать сыном.

Но какая же это жертва сыном? Сын посылается на землю, чтобы жить праведником и пасть жертвой судебной ошибки, чтобы быть казнённым ни за что ни про что. Тогда всеблагой господь, увидев, как погибает на кресте распятый людьми его сын, прощает за это людей. Всё это странно, даже если прибавить слова евангелия, что спасутся только те, кто поверил в Христа после распятия; даже и с этим добавлением получается какая-то непонятная кровавая трагикомедия, которая оказывается напрасной, ибо огромная часть человечества не поверила в Христа и не пошла за Христом и, стало быть, пошла в ад. Но в этом сумбурном, абсурдном описании божественной легенды о крёстной смерти Христа есть один момент, а именно вера, что путём жертвы можно потрясти сердца врагов, - этот момент правильный. Мне описывали, как во время нападения на Кавказ генерала Шкуро был арестован коммунист, как он в лагере этих врагов, которые уже его окружили и готовы были его пытать, чтобы добиться - большевик он или нет, признал себя большевиком, стал в самых энергичных выражениях поносить их, раскрывая их настоящую сущность, и привел их в такое бешенство, что тут же его и растерзали на куски. Было ли это рационально? Рационально, потому что каждый из нас должен стоять на той же точке зрения, что мы должны быть готовы на всякие жертвы в доказательство того, что наше общее дело мы ставим выше своей жизни, ибо только в том случае, если известный коллектив свое дело ставит выше жизни отдельных членов, он может быть уверен в победе. С этой точки зрения жертва является очень важным агитационным приёмом, но в том-то и беда христианства, что оно проповедовало, будто оно, как учение, должно победить мир и его спасти. Нам говорят, что оно победило, что вся Европа сделалась христианской, на словах, а на деле она осталась капиталистической, она осталась такой же неправой, как и раньше. Поэтому, повторяю, наш призыв к борьбе не есть только жертвенный. Мы идём на борьбу не как ягнята на заклание, а мы идём на борьбу как вооруженные борцы, с целью победить. Таким образом, доказательства действительной боевой действенности учения Христа, конечно, у Введенского не вышло...

Интересно: до какого шага дошел Введенский? Он говорит: "Оставив в стороне другие грани христианства и беря грань социальную, я, митрополит Введенский, утверждаю, что Христос, призывая людей к человеческой жизни, на самом деле призывал к братству и равенству; что он не только призывал, но был величайшим активистом, т.е. готов был взяться за любое оружие, чтобы как можно скорее осуществить эту цель". Правда, таким оружием он считал легионы ангелов и другие не совсем весомые предметы, но тем не менее он хотел борьбы и в одном случае взял даже бич и хлестал им по физиономии каких-то мелких буржуа в "храме отца своего".

Мы спрашиваем, считает ли гр. Введенский для настоящего времени, в которое он живёт, долгом каждого подлинного христианского активиста заявить, что действительно надо стремиться к установлению братства на земле и марксистские пути к этому, пути революции и коммунистической реформы хозяйства, признать единственно правильными и для всякого христианина обязательными?

Если гр. Введенский это признал, то я сказал бы, что по первому пункту, по которому мы спорим сегодня, можно спор прекратить за согласием одной стороны с другой, а что рядом с этим есть ещё дополнительные пункты, дальнейшие христианские построения, о которых мы стали бы говорить завтра, но я боюсь, что мало кто из священников пойдёт за гр. Введенским, если он сделает этот решительный шаг. Но я думаю, что и он уклонится от этого под разными предлогами; может быть, найдет другой путь, который сведётся опять-таки к легионам ангелов, к тому, что надо свою душу и души других укрощать. Все-таки, в конце концов, Христос сказал: "Я царь, только царство мое не от мира сего". И полому каждый раз можно всякого высокопочтенного христианина попить на том, что он слишком близко подходит к воинствующему социализму и говорит: "Да я же с вами"; а потом он говорит: "Впрочем, я не от мира сего, для меня это не важно", и все падает и рушится. Гр. Введенский сказал, что мы, сами того не сознавая, христиане. Мы, говорит он, не чувствуем, что мы дышим воздухом, так же мы не чувствуем, что мы дышим христианством. Сравнение, может быть, и удачное, но для христианства убийственное. Если я дышу какой-нибудь истиной, то эта истина должна как-то отражаться на самом моем существе, она должна меня к чему-то обязывать. Но здесь, вероятно, есть люди здоровые, есть люди больные, есть, может быть, и чахоточные люди. Все они дышат воздухом, но одни остаются здоровыми, а другие больными и чахоточными. Если бы этот воздух был живительным, а не просто таким, который обеспечивает существование, был бы активной изменяюще-спасительной силой, тогда его нельзя было бы не замечать. Но в том-то и дело, что дышит христианством и неаполитанский вор, который перед грабежом молится Мадонне, дышит христианством и тот купчина, который ставит свечу за удачно сделанное дело, дышит христианством и папа Лев XIII, и патриарх необновленской церкви, которую так недолюбливает гр. Введенский. Каждый борется с другим, один ненавидит другого - а воздух есть воздух. Сравнение явно неудачное. Конечно, гр. Введенский хотел сказать другое. Гр. Введенский хотел сказать, что как для жизни, какой бы то ни было жизни, хорошей или плохой, необходим воздух, так для моральной жизни, все равно хорошей или плохой, предпосылкой является христианство. Идея ложная, ибо христианство имеет всяких живоглотов, которые над этим христианством издеваются (не назовёт же их христианами гр. Введенский); за христианством обойная масса всяких религий, не совпадающих с христианством, за христианством огромная масса атеистов. Но тут есть зерно истины. Конечно, на христианской идее реализуются широкие, расплывчатые упования бедняков; они действительно всегда упирались в веру в грядущий золотой век, в век мира и счастья. А так как марксизм призван осуществить это счастье на земле, то и выходит, что он как будто вытекает из этих христианских предпосылок. Но это в такой же мере верно, как и следующее рассуждение: "Что же, аэроплан, разве это очень большая заслуга Блерио? — Это его изобретение. - А разве в сказке не говорится о ковре-самолете?" Конечно, говорится, но это вовсе не значит, что движение авиации является только простым учеником ковра-самолета, как это, очевидно, хотел доказать гр. Введенский.

Выводы такие: во взятой нами плоскости христианство противопоставить марксизму решительно ничего не может, и защитники его вынуждены ежеминутно возвращаться в область другого света. Об этом другом свете, об его достоинствах и недостатках мы будем говорить завтра, а если говорить об этом свете, то окажется, что лучшее достоинство христианства о точки зрения живой реальности заключается в том, что некоторые идеи христианства напоминают идеи марксизма, но представлены в виде неосуществимом и нереальном. На осуществление их не было надежды, они и не были осуществлены в христианстве, и эти самые ценности, которые гр. Введенский считает самыми высокими ценностями, нашли свою реальную почву и практическое применение в марксизме. Но я ведь так и говорил: "Временами христианство подходило к утопическому, мечтательному предвосхищению идеала". Христианство не могло служить настоящим, реальным путём. Если я говорил, что христианский социалист - митрополит Введенский — хочет нам противопоставить такое социальное учение, в которое социализм и христианство входят какими-то общими ингредиентами, то чем меньше будет там христианства, тем лучше. Если бы Введенский на легион ангелов не рассчитывал, если бы он считал, что, кроме слов, нужно употреблять не только бич, но и меч, где это нужно, - он отошёл бы от христианства настолько, что были бы правы те христиане, которые и сейчас называют его еретиком, а тогда бы сугубо его так назвали. В таком случае он был бы таким христианином, который только одной ниточкой привязан к христианству, а практически уже вошёл в здоровый социализм. Может быть, этого никогда и не будет. Пожалуй, я бы не сказал, что гр. Введенский является таким верблюдом, который не может войти в наше царство. Этот верблюд нагружён своими религиозными сокровищами и с такими большими тюками своей мистики не проберётся к нам. Если же гр. Введенский эти сокровища сбросит, тогда он войдёт. Он и сбросит их завтра, но только для того, чтобы раскупорить свои товары и прельстить вас всеми цветами своего, как он думает, великого миросозерцания. Мы же будем эти материи щупать и оценивать по достоинству. (Смех, аплодисменты.)

...Разве христианство создало какой-нибудь прочный мир, разве вся история христианства не есть история споров, петушиных боев и т.д. Всё это делалось во имя Христа. Мы же прямо говорим: "Да, мы зовём вас к борьбе, но утверждаем, что зовём к борьбе, вызываемой условиями капитализма". Вокруг нас пролетариат, способный организоваться; он сильнее своего врага, и поэтому мы утверждаем: "Мы находимся у ворот царства правды, но эти ворота берутся не только силою духовной правды, моральной правды, но и боевыми физическими силами. Поскольку не будет боевой постановки, мы этого царства не осуществим. Мы его осуществим только для того, чтобы человеческий дух был более крылатым и стремился к дальнейшему усовершенствованию". В этом смысле наше учение является величайшим практическим социализмом, хотя он заключен целиком в рамки научного материализма...